жизненного опыта полученные ощущения можно сравнить. Поначалу мы просто вместе летали на охоту, я училась чувствовать все нюансы полёта, управления крыльями, хвостом, изгибами тела и шеи, всё участвует в полёте и, особенно, в маневрировании, а уж освоить и адаптировать под своё восприятие птичье чувство пространственной ориентировки казалось вообще недостижимым, но в один прекрасный солнечный день всё вдруг стало получаться.

Как в своей голове меня терпела и воспринимала Клёпа, я не могу сказать, потому, что не могла у неё спросить, и пришлось довольствоваться её доброжелательным эмоциональным фоном, с которым она мне спокойно уступала управление и кажется ей это даже нравилось, может в её понимании это сближало и роднило с нами, а может это она воспринимала, как необходимую плату за пребывание рядом с нами. А так ли это действительно важно, раскопать мельчайшие подробности происходящего? В итоге почти всегда важен результат или процесс, а не предпосылки и особенности пути к его началу. И в этом итоге, Николай мог прогуливаться с любимой Машенькой или проводить занятие с минёрами или артиллеристами, а я, выкинув свой ментальный щуп, носилась над Перепелиной горой или ныряла за рыбой в Голубиной бухте. Вот как описать ощущения, когда можно раскинув крылья поймать восходящий поток, в котором нежиться, чувствовать его края кончиками маховых перьев и успевать заложить вираж, чтобы не выпасть за его край и плавать в нём набирая высоту, когда люди, кони, корабли, домики внизу превращаются в изумительно сделанный макет, всё такое красивое, игрушечное, а последние кучевые облака уходящего лета совсем рядом, я в них даже залетала, как в ватный ком и исчезало всё, кроме света, который искрился со всех сторон. А потом озябнув снизу и разогревшись сверху палящим солнцем, можно пикировать сложив крылья и никакого чувства желудка в горле, как в резко ухнувшем вниз лифте, для птицы перегрузки полёта просто составляющая жизни, как для человека ощущения тела при резком повороте за угол. Было жутковато выходить из пикирования над самой водой, ну правда, не знаю я как рассчитывать необходимый для этого манёвра запас высоты, а Клёпа такая безбашенная девица и похоже немного экстремалка вообще без страха и чувства опасности, так что когда после километра, если не больше, пикирования выйти из него виражом чиркнув по гребешкам волн кончиками крыльев, это ощущения достойные запоминания. А вообще, когда летишь и можешь кувыркаться, как хочется, можно плыть по воздуху, который не пустота вокруг и лишь ветерком его чувствуешь, а нечто совершенно другое, упругое, мягкое, которое толкает, на которое можно опереться, по которому можно скользить, можно отталкиваться, которое может гладить, а может вдруг пнуть неожиданным порывом…

Так что теперь я открыла для себя чувство полёта и моя нежная благодарность к Клёпе приобрела какие-то особые оттенки. И вот благодаря тому, что я освоилась в её теле или разуме, появилась возможность осваивать ночные полёты. Оказалось, что даже совершенно тёмной пасмурной безлунной ночью Клёпины глаза позволяют видеть, хоть и только в виде силуэтов и теней, но для полёта этого явно недостаточно, а уж "потеряться" вообще никаких проблем. И тут ещё стоит вспомнить, что скопа не водоплавающая и плюхнуться в воду и подождать пока рассветёт или просто передохнуть, возможности не имеет. Так мы выяснили, что в очень тёмные ночи, мы можем только взлететь почти вертикально не очень высоко, а главное, требуется хорошо подсветить Клёпе место посадки, иначе посадка может стать рискованной. Так что для уверенной ночной атаки вражеских кораблей нам необходимы соответствующие условия, а при таком уровне подсветки нас тоже могут обнаружить и получится, что риск получить случайный снаряд ночью при плохой видимости для нас выше, чем когда днём мы можем использовать "отвод глаз" наводчиков.

А я, грешным делом, очень надеялась, что у нас может получиться атака, как у "Касатки" в книге Лысака. Хотя тут не только вопрос зрения, мы с Николаем, если точнее, то чаще один Николай, чертили варианты сближений и атак. Если у той же "Касатки" (прототипа немецкой девятки) было шесть торпедных аппаратов, а в носовом залпе целых четыре, то у нас в бортовом залпе всего два, при этом если развернуться, то с другого борта можно выстрелить только одну торпеду, так как перезарядить баковый аппарат не успеваем, да и смысл кормового аппарата остался под вопросом с его очень малыми углами наведения. Вот бы иметь на палубе, как видела на фото эсминцев более позднего времени поворачивающиеся в любую сторону трёх- и четырёхтрубные аппараты, тогда вполне можно было бы повторить Лысаковскую "атаку Корфа". С артиллерией тоже вопросы оставались. Я могла подправить полёт снаряда, и вопрос попасть точно в ствол более крупного калибра не стоял. Вот только система запирания казённика пушки такова, что скорее разорвёт сам ствол, чем выбьет затвор внутрь башни, даже если попасть в момент, когда в стволе находится снаряд и сдетонирует очень нервная шимоза. То есть по всем прикидкам вероятность, что при таком попадании удастся вызвать взрыв и детонацию снарядов внутри башни получается не выше десяти-пятнадцати процентов. И даже если удастся вызвать детонацию снарядов в башне, то это может привести просто к взрыву внутри неё и сорванная башня улетит. А вот вероятность подрыва расположенного под башней артпогреба тоже где-то в районе одной десятой. В результате получается, что вывести из строя, стреляющий в нас главный крупный калибр мы можем, а вот таким образом уничтожить вражеский корабль будет большим везением, вероятность которого всего несколько процентов. Хотя, на войне все вероятностные выкладки очень часто теряют всякий смысл, и всё идёт вне логики и здравого смысла. Но нельзя же рассчитывать на это, вот и пытается Николай придумать, как сделать и при этом гарантировать хоть как-то приемлемую долю вероятности нужного результата.

Среди этих посиделок зашел разговор о бое "Варяга" и "Корейца" в Чемульпо. Я напрягла все свои возможности и как смогла рассказала, как двадцать шестого вечером после того, как японский стационер "Чиода" внезапно снялся и ушёл, посланный в Артур "Кореец" не смог выйти мимо заблокировавшей рейд эскадры и вернулся. За ним на рейд вошли японские миноносцы, а утром командир "Варяга" получил ультиматум японского адмирала. После этого Руднев попытался обсудить его с командирами стационеров Англии, Италии, Франции и САСШ, но те заняли странную позицию и в любом содействии русским кораблям отказали. В результате днём двадцать седьмого "Варяг", а за ним "Кореец" двинулись на выход с