========== Часть 1 ==========

Гоша сидел на песчаном берегу пересыхающей речки, от которой воняло гнилью, и с тоской смотрел на ее водную гладь. Раньше она бурлила жизнью, полсела с нее кормилось, а потом, как поставили новую фабрику, так все отходы туда и начали сливать. Природа такой обиды не стерпела и стала увядать. Обидно. Он вырос здесь, хорошее было место, а теперь это даже трогать нельзя.

Погода хмурилась, тучи старели на глазах, стал накрапывать мелкий дождик. Гоша накинул на голову капюшон и, зябко передернув плечами, тяжело встал, отряхнув джинсы от высохшей травы, и в последний момент успел закрыть лицо руками, прежде чем его окатило с ног до головы этой грязной жижей. Плеск стоял оглушающий. И душераздирающий визг.

Взгляд синих глаз, смотревших на Гошу из-под длинной чёлки, одновременно был злым и отчаявшимся. От полярности эмоций даже Гоша растерялся, хотя ему это было вообще не свойственно.

— Да не могу я тебе помочь! — рыкнул он, стирая с лица набежавшую воду.

— Можешь! — упрямства водяному было не занимать, он по плечи высунулся из воды, капли грязи не марали его светлую кожу, жидкость словно обтекала его.

— Может, и могу, но не хочу. Я не в праве лезть в жизнь другого подвида.

— Это ТЫ мне говоришь? — водяной иронично хмыкнул.

Гоша панически заозирался. Была у него дурная привычка, когда совсем накатит, приезжать к этому богом забытому месту, где уже никто не живет давно, и рассказывать реке все, о чем болит душа — вода же стерпит. Сходящего от скуки неча, занимающегося прослушкой, он в интерес не брал. А зря.

— Слушай, — стараясь перевести тему, Гоша отступил подальше от края подступающей к нему воды, — найди себе какого-нибудь утопленника, и живите в радость, я-то тебе зачем?

— У меня немного не прибрано, — оба осмотрели жуткую лужу, — как я сюда кого-то приведу? Да и нет тут утопленников, к сожалению. Я искал, звал, песни пел, а те люди, что были, оказывались не в моем вкусе.

— Жрешь ты их, что ли, во вкусе они не твоем?!

— Я вегетарианец!

— Плюсик тебе в карму.

— Марго! — вскрикнул водяной, тем самым заставив к себе прислушаться. Вид у него был действительно жалкий, нечисть выглядела болезненной.

— Не уговаривай, я топиться не буду.

— Помоги! — теперь с давлением, словно подгоняя к принятию решения. — Я в долгу не останусь.

— В долгу, в долгу, все мне по гроб жизни должны, — ворчал парень, прокручивая на запястье браслет из нескольких оставшихся бусин, на втором круге его палец оцарапала одна из них, ярко-голубая, самая крупная из оставшихся. — В долгу, говоришь…

Рот мужчины растянулся в плутовской ухмылке, а глаза лихорадочно заблестели. Водяной медленно пошел на дно, предчувствуя разыгравшийся ненормальный интерес ведьмака, но было уже поздно — тот почуял наживу.

В это время мимо проходил сторож с фабрики, какого черта он тут бродил, даже сам не скажет, но, видно, шел не вовремя. Огибая забор, услышал стоны, уже было собрался кинуться помочь, но своевременно оступился, побаиваясь, что помощь может понадобиться ему.

— Легче! Да бережнее ты! Видишь, не разработано, — стонал в голос водяной, томно переводя дыхание, — еще немного, да, повыше, вот так… — голос сбивался, гласные мелодично звучали, а нервы трещали…

Покачиваясь и переминаясь с ноги на ногу, только скинувший плавники водяной был совершенно беспомощен, он цеплялся за руки Гоши, но скользил, спотыкался (тот не особо и помогал) и вскоре, обессилев, сполз на землю. Гоша его торопить не стал, стряхнул спокойно с рук чешую, штаны подтянул, перевел дыхание. Знал он такого вида тварей, не любил их жутко, но с этим как-то нашел общий язык. Может, потому, что тот ему утопиться не дал, да к тому же лекцию прочитал нравоучительную. Может, потому, что его и наказал, обязав спасти пять душ, кто его знает, но тяга была и своего рода ответственность за эту живность.

Подхватив на руки совершенно обнаженного не шибко легкого неча, прикинул, как бы его не расплескать по дороге, на сухомани жителя воды начало мутить и заметно подташнивать, пришлось быстро грузиться и покидать это место, больше жизни в реке не осталось, а значит, и возвращаться теперь некуда. Водяной был довольно сильный, пара месяцев вне водоема у него есть, пока Гоша не подыщет ему новый дом. Осталось только сплавить кое-кому рыбину…

***

Никита сидел на краю подоконника и устало смотрел с высоты девятого этажа, как двое котов дерутся под подъездом. Лежащий на коленях учебник после двух часов зубрежки стал казаться проклятым, буквы то и дело расплывались, написанные словно на иностранном языке, а мысли перестали формироваться во что-то приличное. До трясучки хотелось есть, пить (вернее выпить), хорошенько потрахаться, вот прям чтобы от души, и выспаться. Из всего перечисленного была вероятность выспаться, хотя тогда перспектива завалить экзамен маячила красным флагом, а в голове так и слышался голос прапора: «Иди ко мне, нам вместе будет очень хорошо…»

Передернув плечами (заодно сообразив, что «передернуть» вообще неплохое слово…) и проморгавшись, Никита разогнал остатки сна. Спрыгнул на ноги, походил по крошечной комнатке, где умещался старенький шкаф, доверху забитый всяким барахлом, кровать полуторка возле окна и скрипящий, но все еще нужный компьютерный стол с мурлычаще-тарахтящим компом, давно изжившим свое, но не сдающимся.

На столе был недоеденный бутерброд, но от общей нервозности еда не лезла в глотку, для похода в магазин за расслабляющим было уже поздно, о сексе речи вообще не шло — не с кем, не на что и не охота тех, с кем можно.

Никита от души побился головой об стол. Настроение скатилось куда-то вниз и забилось под плинтус. Что еще могло быть хуже? Хуже, чем одиночество, напряг с учебой и временная безработица? Хуже, чем опостылевшая комната в коммуналке, сучные соседи и тут же, прямо за стеной, пьющие родственники, держатели всего этого борделя? Хуже грядущего диплома, хуже… хуже… Треньканье телефона дало знать, что задавать такие вопросы не стоит, а то судьба может доказать, что хуже может быть всегда.

— Здравствуй, Гоша, — на глубоком выдохе вежливо поздоровался парень, а так хотелось заорать.

— Здравствуй, сладенький!

— Почему у тебя голос женский? — не без удивления.

— Ох, пардон, ща… — дальше слышно было кряхтение