Роберт Блох СТРАННЫЙ ПОЛЕТ РИЧАРДА КЛЕЙТОНА

Ричард Клейтон приготовился к прыжку, словно ныряльщик на трамплине. По правде говоря, он и был ныряльщиком, а трамплином ему служила серебристая ракета. Только прыгнуть он намеревался не вниз, в синие воды, а вверх, в голубизну небес, и пролететь ему предстояло не двадцать-тридцать футов, а миллионы миль.

Набрав побольше воздуха, этот пухлый коротышка с козлиной бородкой обхватил руками холодный стальной рычаг и, закрыв глаза, дернул его вниз.

Никаких перемен.

И вдруг Клейтон от толчка полетел на пол. Космический корабль пришел в движение!

Словно шум птичьей стаи, поднявшейся в небеса, словно гул, поднятый крыльями мотылька в полете, словно дрожь изготовившихся к прыжку мышц.

«Будущность» неистово вибрировал. Его качало из стороны в сторону, стальные стены дрожали от гула. Внутри возник противный высокочастотный звон. Ричард Клейтон вначале оцепенел, но встал на ноги, потер ссадину на лбу и, пошатываясь, побрел к своей крошечной койке. Корабль двигался, но мерзкая вибрация не ослабевала.

— Черт возьми! Пульт разбился! — тихо выругался он, глянув на приборы.

Все верно. Приборная доска вышла из строя при ударе. Пол усеивали осколки стекла, бесполезные индикаторы болтались на проводах.

Клейтон в отчаянии уселся на койку. Катастрофа! В голове пронеслись события тридцатилетней давности, когда он, десятилетний мальчишка, вдохновился полетом Линдберга. Он вспомнил свои исследования и отцовские миллионы, пущенные на усовершенствование летательного аппарата, которому предстояло пересечь сам космос.

Долгие годы ушли на работу, мечты, планы. Он перенял опыт русских ракетостроителей, основал «Фонд Клейтона» и нанял себе в помощь механиков, математиков, инженеров и астрономов.

Затем был изобретен атомный двигатель и построен космический корабль «Будущность» — высокопрочная скорлупка без окон, сваренная из стали и дюралюминия. Крошечная кабина вмещала баллоны с кислородом, запас пищевых таблеток, стимуляторы, оборудование для кондиционирования воздуха и… пятачок жилого пространства размером в шесть шагов.

По сути, тесная тюремная клетка, но Ричард Клейтон собрался реализовать в ней свои честолюбивые планы. Он намеревался выйти с помощью ракет за пределы гравитационного поля Земли, а затем на атомной тяге долететь до Марса и вернуться.

Путь к Марсу займет десять лет, а потом еще столько же — возвращение, для посадки врубятся дополнительные ракетные двигатели. По тысяче миль в час — не воображаемое путешествие со скоростью света, а долгий, муторный полет, основанный на тщательных научных расчетах. Тумблеры на пульте были выставлены в нужное положение, Клейтону не требовалось вести корабль. Всем занималась автоматика.

— Ну и что теперь? — уставился он на разбитое стекло.

Связь с внешним миром оборвалась. Больше не проследишь на табло за ходом полета, не узнаешь время, направление и расстояние. Здесь, в крошечной кабине, ему предстоит просидеть десять-двадцать лет, причем в полном одиночестве. Развлечься и то нечем: книгам, газетам и играм не нашлось места. Он пленник черной пустоты космоса.

Земля далеко внизу наверняка уже почти не видна. Скоро она превратится в шарик раскаленного зеленого огня, меньший, чем красный огненный шар впереди — Марс.

* * *

Понаблюдать за взлетом на поле стянулись толпы. Их держал в узде Джерри Чейз, ассистент Клейтона. Воображение нарисовало, как зрители смотрят на яркий стальной цилиндр, который появляется из облака ракетных газов и пулей выстреливает в небо. Еще немного — и крошечная точка корабля истает в синеве. Люди разойдутся по домам и вскоре его позабудут.

А ему здесь жить лет десять, а то и двадцать.

Да, он уцелел, но когда же прекратится эта вибрация? Стены и пол трясутся, невозможно терпеть. Такое осложнение он с проектировщиками не предусмотрел. Толчки отдаются в измученной голове болью. Что если они не прекратятся, если это на весь рейс? Так и с ума сойти недолго.

Но думать Клейтон мог. Он лежал на койке, вспоминая… оживляя в уме каждую мелкую деталь своей жизни от рождения до настоящего времени. Воспоминания закончились прискорбно быстро. Все вокруг сильно завибрировало.

— Можно размяться, — произнес он вслух и принялся мерить шагами пол: шесть в одну сторону — шесть в другую. Вскоре его это утомило. Вздохнув, Клейтон прошел к шкафчику с провизией и проглотил несколько капсул. — Даже на еду время тратить не надо, — криво усмехнулся он. — Глоток, и конец.

Усмешка тут же поблекла. Это биение сводило с ума. Он снова лег на трясущуюся койку и включил подачу кислорода, чтобы освежить воздух. Ладно, тогда он поспит. Поспит, если сможет при этом чертовом гуле. Пытаясь не обращать внимания на ужасный лязг, стонами разрывавший тишину, он выключил свет. Мысли вновь обратились на собственное странное положение: пленник космоса. Снаружи вращались пылающие планеты и звезды неслись в чернильной черноте пространственного ничто. Так он и лежал в теплоте и уюте вибрирующей каюты, которая защищала его от леденящего холода. Если бы только еще прекратилась эта ужасная тряска!

И все же его положение имело светлую сторону. Никаких тебе газет, чтобы мучить свидетельствами человеческой жестокости к себе подобным, никакого радио и телевидения с их выводящими из себя глупыми передачами. Только эта вездесущая вибрация, будь она проклята…

Во сне Клейтон мчался сквозь космос.

Проснулся он не днем. Дней и ночей больше не было, только он сам и корабль в космосе. И вибрация, неизменная, сводящая с ума не стихающей ломотой в висках. На нетвердых ногах Крейтон добрался до шкафчика с едой и закинул в себя несколько таблеток.

Потом он сел и попытался как-то смириться с положением. Нахлынуло жуткое одиночество. Он здесь так отрезан от всего и вся. Заняться нечем. Это хуже, чем заключение в камере-одиночке. Они хотя бы больше, с видом на солнце, глотком свежего воздуха и редкими визитами других людей.

Клейтон всегда считал себя мизантропом, отшельником, а теперь жаждал увидеть хоть чье-то лицо. Время шло, и у него начали возникать странные идеи. Он хотел увидеть жизнь, не важно в какой форме — отдал бы состояние даже за компанию насекомого, если бы оно присоединилось к нему в этой летучей темнице. Звук человеческого голоса казался благословением небес. Клейтону было так одиноко!

Никакого занятия, только терпи рывки корабля, расхаживай по полу, глотай таблетки и пытайся поспать. Никакой пищи для ума. Клейтон начал мечтать о времени, когда придется стричь ногти. Он бы растянул это