– Но и твоих сил недостаточно, чтобы вернуть их!
– Ничьих сил.
– Почему бы вам просто не править Вселенной вдвоем? – предложила Риччи, отчаянно пытаясь выиграть время и найти выход. – Ведь ты… ты не уничтожил его!
Внезапно она поняла, что значили последние слова Хранителя Времен.
– Его тень жива. Однажды он вернется… и все повторится.
– Но разве ты не хочешь ему отомстить? Не хочешь заставить каждую из его теней испытать ту боль и отчаянье от потери самых близких людей, что испытываешь ты? Поступить с ним так, как он поступил с тобой?
– И одна из его теней однажды дойдет до Оси.
– Мы ее остановим. Вселенная останется нашей.
Риччи посмотрела на лежащее на песке тело Стефана Томпсона – ее старшего помощника, друга, возлюбленного и жертвы – и перевела взгляд на стоящую перед ней фигуру с ее лицом.
Риччи отказывалась верить, что это она – Человек Без Лица, Туманный Демон, Искатель. Но слишком понятны ей были его поступки, слишком часто она испытывала чувство дежа-вю, слишком мастерски ее провели по всем этапам игры – от островка в Карибском море до этой пустыни.
Зато теперь она хотя бы знала, почему именно она.
Неважно, кем была Кэсси. Все дело в том, кем стала Риччи. В том, что у нее было – те, ради кого она готова была пойти против инстинктов и логики, пойти через пустыню.
Он мог выбирать лишь из тех, в чьих душах победил хаос. Но у таких людей обычно нет ни друзей, ни любимых. Особенно после того, как они становятся Вернувшимися. Им не за чем идти через пустыню.
У нее были те, ради которых она готова были рисковать собственным существованием. И привычка рисковать, потому что всю жизнь ей везло.
«Крапленая колода не поможет, если играешь с дьяволом», – как-то сказал Стеф.
Искатель подарил ей крапленую колоду, и она так привыкла выигрывать, что села играть против него. Разумеется, на этот раз ей не могло повезти.
Только сейчас она поняла, что пытался сказать ей Льюис, одновременно желающий, чтобы она догадалась и не совершила предопределенную ей ошибку, и не желающий идти против почти всемогущего существа. И о чем говорили Мэри-Энн, Арни, Деймон.
Ничто не достается даром, и за удачу ей придется заплатить. Всем, что у нее есть.
***
Даже сейчас она все еще пыталась найти выход, все еще искала, для чего может быть нужна ему как Риччи, а не как его тень.
Она станет частью Искателя, и этой части не нужны будут миры. Эта часть будет ловить упущенную тень врага, чтобы отомстить за отнятых друзей.
Как Хранитель Времен ловил ее.
– Он ведь тоже мстит, – сказала она вслух. – Потому что ты когда-то отнял у него все.
Месть вращала колесо, в котором вертелись все они.
– Ты хочешь его простить? – спросил Искатель.
Риччи хотела. Но не могла.
Понять глупость, бесполезность и жестокость мести – еще не значит простить. Если бы она могла приказать своему сердцу не болеть и не рваться на части при одном воспоминании о синих глазах, золотистых локонах, ловких пальцах и заразительном смехе, если бы она могла перестать скучать по безусловной верности и кратким фразам с певучим акцентом, по кокетливой улыбке и щебечущему голосу, по спокойному взгляду и сильным рукам, всегда готовым придти на помощь – тогда бесконечный круг оборвался бы здесь и сейчас, и наступил единый вечный мир, прекрасный и цветущий – каким он и был когда-то задуман двумя существами, между которыми встала месть.
Но пламя, которого хватило на то, чтобы пересечь пустыню, не могло погаснуть так просто.
Сотни лет потребовалось бы на то, чтобы залечить ее раны, а у нее не было и двух минут.
Колесо повернется снова.
Искатель понимающе ухмыльнулся ее лицом.
Но, возможно, существовал и другой способ остановить колесо.
Меч, которым сражался Хранитель Времен, все еще лежал около его тела. Конечно, это был не сроднившейся с ней меч, но драться против Искателя его же оружием было бы глупо.
– Ты не сразишь меня, – произнесл он безучастно. Риччи приняла боевую стойку. – Тебе никогда не выиграть у меня.
– Узнаю свою самоуверенность, – усмехнулась она.
Риччи уверенности не чувствовала. Сражаться с тем, кто знает тебя, всегда тяжело, а уж если он знает тебя так же хорошо, как ты сам, потому что в определенном роде является тобой…
Она не так уж много прожила, чтобы отточить фехтовальное искусство, но один прием она знала достаточно хорошо, и именно его собиралась использовать – не потому, что его сложно было предугадать, а потому что его сложно было парировать.
Хотя ей и не часто приходилось использовать его, каждый раз запоминался: сложно забыть, как холодная острая сталь пронзает кожу, дробит кость и входит в сердце.
На этот раз будет гораздо больнее, потому что больше ее рана не заживет.
Но пусть ее сердце остановится, если это даст ей возможность вонзить меч существо с ее лицом. Того, из-за которого на самом деле погибли ее друзья. Кто дал ей новую жизнь, чтобы заставить испытать непереносимую боль.
Риччи глубоко вдохнула, перенесла вес на правую ногу и бросилась вперед.
========== Эпилог ==========
Эндрю очнулся в лесной хижине, моргая от просочившихся сквозь крышу лучей солнца и несколько долгих – жутких и счастливых – секунд мнил себе, что он снова в лагере лесного народа, и никогда не существовало Экона, и никогда не существовало Риччи.
Но и радость, и горечь потери отступили, когда он понял, что никогда не бывал в этой хижине – ни в одном из убежищ лесного народа не могло быть масляного фонаря и полки с книгами, и они никогда не подходили близко к морю, а он отчетливо различал плеск волн.
Последним, что он помнил, был гибнущий город: запах пепла, отчаянные крики, исчезающая на глазах реальность. Еще он смутно помнил качающуюся палубу, воду и холод, но море казалось скорее кошмарным сном, чем воспоминанием. Но поскольку он нашел себя в хижине, безопасной и своеобразно уютной, вместо того, чтобы погибнуть с городом, который не смог сберечь, море все же было явью.
Ни город, которому поклялся служить, ни девушку, которую любил. Он не смог сберечь ничего и никого.