джип Эванса, подпрыгнув на ухабе, вернул его в действительность.

— …такие же преступления есть и у вас. Просто вы не знаете.

— А вы? — в своем разочаровании Марвин стал агрессивным. — Откуда вам это известно? Что вы вообще знаете о Германии? Многие из присутствующих даже понятия не имеют, где она находится.

Эванс озлобленно огрызнулся:

— Что до меня, так я кое-что знаю о вашей стране, мистер Марвин. Я там был.

— Вы были в Германии?

— Я же говорю.

— Когда?

— Двенадцать лет назад. В 76-м. Сначала во Франкфурте, потом в Мюнхене и в Гамбурге. Четыре месяца, мистер Марвин, — Эванс помолчал, потом вновь вернулся к волнующей его теме. — У вас совершаются те же самые преступления, поверьте мне. Наши репортеры в свое время думали, что с их помощью разразится скандал, какого еще не было. И они это устроили. И что? Господа в Вашингтоне были взволнованы несколько дней. Вывезли реактор: вот, пожалуйста, мы делаем все. И люди, живущие не так близко к станции, уже обо всем забыли! Говорю вам, мистер, великие и богатые, это отродье убийц, все они в течение тысячелетий научились вести себя так, что люди быстро все забывают. Какая глупость! — вскричал он и иссохшей рукой ударил себя по лбу. — Мы глупы! Нас по-глупому воспитывают, мы по-глупому живем всю жизнь. Они знают, что делают. Умеют дрессировать нас. Знают нашу жизнь. Знаете, как выглядит наша жизнь, мистер? Жрем, трахаемся, смотрим телевизор. Так же и во Франции, и в России, и в Англии. Помните, как было с большим несчастьем в Виндскале?^[1] Правительство молчало двадцать пять лет, прежде чем заговорило об этом открыто.

Эванс кричал в таком запале, что даже остановил машину посреди пастбища. Закашлявшись от волнения, он продолжал:

— Дети, родившиеся в сороковых-пятидесятых годах, как мой племянник Том, только с молоком матери получили больше радиоактивности, чем бедные черви из штата Невада, где проходили ядерные испытания. Чудовищное преступление! А что сделало правительство? И теперешнее, и то, что было до него? Все проклятые Богом правительства, начиная с 1945 года. А ни хрена они не сделали, все вместе. Ничего, ничего, ничего… За сорок лет — абсолютно ничего. Потом, правда, вывезли реактор, и только потому, что один раз — всего один раз! — поднялся слишком сильный скандал в прессе и на телевидении. Это был плохой год для администрации Рейгана. Год, когда ребята с телевидения стали слишком смелыми. Здесь, и в долине реки Саванна в Каролине, и в Роки Флетс недалеко от Денвера в Колорадо. Там было то же самое, что и у нас. И там тоже отключили реакторы. Вам надо съездить туда, мистер. Непременно надо.

Марвин дважды пытался его перебить, наконец, это удалось:

— Я уже был там, мистер Эванс. И на Саванне, и в Роки Флетс.

— И все видели?

— Да. Все видел.

— И знаете, как себя ведут политики?

— Да, мистер Эванс.

— Они наложили в штаны! — закричал фермер. — Они воют и причитают: если мы отключим еще несколько реакторов, то больше не сможем создавать ядерное оружие, чтобы защититься от русских. А знаете, что до сих пор во всех Соединенных Штатах нет ни одного могильника для ядерных отходов? Ни одного, в бога душу, могильника! А в Германии-то хоть один есть?

— Нет, — тихо ответил Марвин.

— Что? Говорите громче, дружище, я плохо слышу. Один? Хотя бы один?

— Нет, — заорал Марвин, теряя самообладание. — У нас — нет! Ни од-но-го!

— С чем вас и поздравляю, мистер Марвин. И все — под абсолютным контролем благодаря системам безопасности.

Эванс повернул руль и вывел машину на дорогу.

И опять их путь лежал мимо больных животных — с изуродованными частями тела, без копыт. Попадались и здоровые — или они только выглядели здоровыми? Маркус, ощущая озноб во всем теле, думал: выглядят здоровыми, но на самом деле смертельно больны. Боже правый! И я в этом участвую. Уже много лет. И считаю профессора Ганца и Сюзанну бессовестными подстрекателями…

— Условия безопасности, — повторил Эванс. — Они самые строгие, говорите вы. И ни одного могильника. Почему ваши системы должны быть лучше наших, мистер? Почему? Ведь у нас они вообще были первыми. У наших людей больше опыта. Посмотрите, что за прекрасную безопасность вы нам дали с таким большим опытом. Оглянитесь вокруг!

— Я это и делаю, — ответил Марвин.

— Что вы делаете, мистер?

— Оглядываюсь вокруг, мистер Эванс. Вот уже несколько недель. По всей стране. Снимаю. Беседую с людьми, — такими же, как вы. С врачами, военными, политиками. С ответственными за здоровье нации. По ночам печатаю отчет.

— Для ваших властей?

— Да, — дрожа от ярости, проговорил Марвин. — Для моих властей.

— Они будут рады, мистер Марвин.

— Они и должны радоваться, мистер Эванс.

— Знаете, что они сделают, мистер Марвин? Они вас застрелят.

— Знаю, мистер Эванс.

— Вам надо подумать о том, чтобы больше не служить ассенизатором в вашей прекрасной Германии. Это вы сделаете, мистер Марвин.

— Да, мистер Эванс. Есть еще и другие, их много. Они тоже будут говорить, тоже напишут отчеты. Всех сразу убить невозможно, мистер Эванс. Невозможно сжечь сразу все отчеты. Нельзя сразу всем нам заткнуть глотку.

— Нет? Нельзя? — Эванс криво ухмыльнулся. — Посмотрите на нашу страну, мистер. Можно уничтожить всех. Можно сжечь все наши отчеты. Это уже было, и есть, и будет всегда. Долгое время я спрашивал себя: какой в этом смысл: мы создаем атомное оружие, чтобы защититься от русских, — и при этом сами себя травим? Похоже, что никакого смысла, верно?

— Да.

— Похоже на то. Но до меня дошло: в этом есть смысл! Чертовски хороший барыш. Барыш! Навар! Навар для тех, кто этим занимается. Ведь на этом можно заработать миллиарды! Это ли не смысл, верно? Это ли не чертовски хороший смысл, мистер Марвин?

Его вопрос остался без ответа.

Мысли Марвина были далеко-далеко… Дом на береговой полосе. Туман. Холод на улице. Огонь в камине. Разговор с профессором Ганцем и доктором Рот. Литография мужчины, вбивающего гвоздь себе в лоб. Маркус Марвин снова вернулся в ноябрьский вечер 1987 года.

— Атомная энергия смертельно опасна, — сказал Ганц. Он на мгновение крепко прижал ладонь к груди — боль стала невыносимой. Дальше, сказал он себе, дальше! — Вы упомянули конференцию в Торонто, доктор Марвин. Вы знакомы с заключительным документом и его первым предложением, не так ли?

Он процитировал:

— Человечество проводит с атмосферой эксперимент, который можно сравнить с атомной войной…

— Послушайте, профессор, — нетерпеливо начал Марвин, но Ганц прервал его:

— Дайте мне закончить.

«Мне становится трудно дышать, —