пока этот шакал Саладин^[6] собирает свои силы, — проворчал Кормак. — Думаете, он будет отдыхать, пока Акра^[7], Антиохия и Триполи остаются в руках христиан? Он ищет лишь предлог, чтобы захватить остатки Утремера.

Сэр Руперт покачал головой, его глаза потускнели.

— Это голая земля, омытая кровью. Если бы это было не сродни богохульству, я бы проклинал тот день, когда последовал за своим королем на Восток. Сейчас я мечтаю о фруктовых садах Нормандии, темных прохладных лесах и грежу о виноградниках. Мне кажется, мои самые счастливые часы жизни были, когда мне было всего двенадцать лет…

— Двенадцать, — проворчал Фицджеффри, — в этом возрасте я был дикарем с копной нечесаных волос и скитался на голых болотах — я носил волчьи шкуры, весил около четырнадцати стоунов^[8] и уже убил трех человек.

Сэр Руперт с любопытством посмотрел на своего друга. Родные земли Кормака находятся за широким морем и землями Британии, но норманн немного слышал о том, что творится на том далеком острове. Он смутно знал, что жизнь Кормака не была легкой. Ненавидимый ирландцами и презираемый норманнами, он отплатил им презрением и жестоким обращением, дикой ненавистью и беспощадной местью. Было известно, что у него осталась лишь тень верности большому роду Фицджеральдов, который, как и многие уэльсцы и норманны, уже тогда начал перенимать ирландские обычаи и ирландские раздоры.

— Ты носишь сейчас другой меч, не тот, что был у тебя, когда я видел тебя в последний раз.

— Они ломаются в моих руках, — сказал Кормак. — Три турецкие сабли пошли на ковку меча, которым я владел в Яффе^[9], тем не менее он разбился, как стекло, в морском бою у Сицилии. Этот я взял с тела норвежского морского короля, который возглавил рейд на Мюнстер. Он был выкован в Норвегии — видишь языческие руны на стали?

Он вытащил свой меч, и большой клинок замерцал голубоватым, как живой, в свете свечей. Слуги перекрестились, а сэр Руперт покачал головой.

— Ты не должен обнажать его здесь — говорят, кровь сопровождает такой клинок.

— Кровопролитие следует за мной в любом случае, — проворчал Кормак. — Это лезвие уже испило крови Фицджеффри — этим мечом норвежский морской король убил моего брата, Шейна.

— И ты носишь такой меч? — воскликнул сэр Руперт в ужасе. — Ничего хорошего не жди от этого адского клинка, Кормак!

— Почему нет? — спросил большой воин нетерпеливо. — Это хороший меч — я стер пятно крови моего брата, когда убил его убийцу. Дьявол, но тот норвежец был настоящим великаном в своей кольчуге с посеребренными накладками. Его серебряный шлем был также достаточно прочен, но топор и шлем, и череп разбил вместе.

— У тебя был еще один брат, не так ли?

— Да, Донал. Эохэйд О'Доннелл съел его сердце после битвы при Кулманагх. В те времена между нами была вражда, но Эохэйд не спасся от меня — я сжег О'Доннелла в его собственном замке.

— Почему ты отправился в крестовый поход? — спросил Руперт с любопытством. — Тобой двигало желание очистить свою душу от влияния язычества?

— В Ирландии было слишком жарко для меня, — ответил Кормак откровенно. — Лорд Шеймус Макджеральт — Джеймс Фицджеральд — пожелал заключить мир с английским королем, и я боялся, что он купит его благосклонность, отдав меня в руки королевского губернатора. Тогда была вражда между моей семьей и большинством ирландских кланов, мне некуда было пойти. Я собирался искать свою удачу в Шотландии, когда молодой Имонн Фицджеральд собрался в крестовый поход, и я решил сопровождать его.

— Но ты получил и расположение Ричарда — расскажешь об этом мне.

— Охотно расскажу. Это произошло на равнинах у города Азот^[10], когда мы атаковали турок. Да, ты тоже был там! Я дрался один в самой гуще сражения, и шлемы с тюрбанами трескались, как яичная скорлупа, под моими ударами, когда я заметил сильного рыцаря в авангарде нашей битвы. Он двигался все глубже и глубже, приближаясь вплотную к линий язычников, и его тяжелая булава расплескивала мозги, словно воду. Но так как щит его был помят, а доспехи залиты свежей кровью, я не мог с уверенностью сказать, кто же это был. И вдруг его конь рухнул, а он в то же мгновение был окружен со всех сторон воющими демонами, которые пытались задавить его количеством. Чтобы пробиться к нему, я спешился…

— Спешился? — воскликнул сэр Руперт в изумлении.

Кормак, раздраженный тем, что его прервали, тряхнул головой.

— Почему нет? — отрезал он. — Я не французская воительница, боящаяся сойти с коня в грязь, в любом случае, я могу биться стоя на ногах. Затем я расчистил небольшую площадку вокруг на длину своего меча, а упавший рыцарь, выбравшийся на свет, встал, ревя, словно бык, и размахивая своей окровавленной булавой с такой яростью, что чуть не размозжил мне голову так же, как туркам. Атака английских рыцарей заставила язычников отступить, и когда он поднял забрало, я увидел, что пришел на помощь Ричарду Английскому.

«Кто ты и кто твой господин?» — спросил он.

«Я Кормак Фицджеффри, и у меня нет господина, — ответил я. — Я отправился с молодым Имонном Фицджеральдом в Святую Землю, а с тех пор, как он пал под стенами Акры, я ищу свою удачу в одиночку».

«Что ты скажешь обо мне как о господине?» — спросил он в то время, когда битва переместилась на расстояние полета стрелы от нас.

«Вы бьетесь достаточно хорошо для человека с саксонской кровью в жилах, — ответил я, — но я предан не английскому королю».

Он выругался, как сапожник.

«Кости святых, — сказал он, — такой человек дорого стоит. Ты спас мне жизнь, но за твою дерзость ни один принц не сделает тебя рыцарем!»

«Храните ваше рыцарство, и будь оно проклято, — сказал я. — Я вождь в Ирландии; но мы тратим впустую слова; пора нанести вождям этих язычников полный разгром».

Позже он навязал мне свое королевское общество и отправился веселиться со мной; он редко устраивает попойки, хотя не дурак выпить. Но я не доверяю королям; я присоединился к кортежу храброго и доблестного молодого французского рыцаря сьера Жерара де Жисклина, полного безумных рыцарских идеалов, хотя и был он из знатной молодежи.

Когда был заключен мир между войсками, до меня дошли слухи о возобновлении борьбы между Фицджеральдами и ле Ботелирами, так как лорд Шеймус был убит Ниалом Maкартом. И я, находясь в милости у короля, взял разрешение у сьера Жерара и отправился обратно в Эрин. Таким образом, — мы ворвались в Ормонд с факелами и сталью и повесили старого сэра Уильяма ле Ботелира на барбакане^[11]. После, когда надобность в моем мече прошла, я вспомнил о сьере Жераре,