Опыт о критике (Александр Поуп) Страница 3 - Литвек

Довольно бестолково судит он;

И главное в искусстве проглядит

Из-за того, что слишком мелочит.

Прельстителен для критиков иных

Замысловатый и мишурный стих;

Поэт — по их понятьям — это тот,

Кто ослепляет множеством острот.

Плохой художник, пишущий портрет,

Орудует совсем как сей поэт;

Не зная, как натуру передать,

Он златом, перлом тщится прикрывать

Все прелести нагого естества,

Скрывая недостаток мастерства.

Природе истинный талант найдет

Наряд такой, который ей идет,

И то, о чем лишь думает другой,

В творенье воплотит своей рукой;

Тот образ покоряет сразу нас,

Что представляет правду без прикрас.

Как делает огни заметней тьма,

Так скромность оттеняет блеск ума.

Обилье крови гибельно для тел,

И остроумью тоже есть предел.

Иному дела нет до смысла книг,

Такого восхищает лишь язык;

Расхваливает книжки этот фат,

Как дамы кавалеров, — за наряд;

Он упоен: о, как роскошна речь!

А остальным способен пренебречь.

Слова как листья; где обилье слов,

Там зрелых мыслей не найдешь плодов.

Витийство, будто преломленный свет,

Все в радужный окрашивает цвет;

Все в равной мере ярко, все горит,

А лик Природы совершенно скрыт.

Но верный слог, как солнца ясный свет,

Сумеет просветлить любой предмет,

Отделать и позолотить его,

Не исказив при этом ничего.

Слова — лишь платье мысли; право, ей

Тем более подходят, чем скромней.

Как царский пурпур не к лицу шуту,

Так слог не скроет мысли пустоту;

И как имеешь много платьев ты:

Для дома, бала, верховой езды,

Так стили различаются, затем

Что нужен разный стиль для разных тем.

Дабы лавровый заслужить венок,

Иные воскрешают древний слог;

Старинный слог, а смысл по сути нов —

Что толку от подобных пустяков?

Лишь неуча он удивить бы мог,

И только усмехается знаток.

Мечтая, как Фунгосо, лишь о том^[8],

Чтоб только не ударить в грязь лицом,

Тем хвастаются щеголи пера,

Что дворянин носил еще вчера.

Тот глуп, кто лучше дела не нашел,

Чем наряжаться в дедовский камзол.

Для слов ли, мод ли — правило одно:

Старье или новинка — все чудно;

Новинки восхвалять остерегись,

А за старье подавно не держись.

Но чаще песни хвалят иль хулят

За строй созвучий, музыкальный лад;

Дарует Муза тысячу красот,

А слышат только, как она поет;

И как иные, приходя в собор,

Не Слову внемлют, слушают лишь хор,

Так дурачки стремятся на Парнас,

Чтоб там ласкал их слух прекрасный глас.

Иной настолько педантично строг,

Что требует лишь равносложных строк,

Хотя известно: зачастую глух

К открытым гласным наш английский слух^[9];

Не велика и помощь слов вставных;

Затертые слова вползают в стих,

Уныл их монотонный перезвон,

И строй привычных рифм рождает он;

Слова "Зефир прохладою дышал"

Родят строку "он листьями шуршал",

А если "заиграл, журча, ручей",

Наверняка последует "Морфей".

Так за куплетом тянется куплет,

Поется песня, в коей мысли нет,

Свой долгий слог влачит едва-едва

Александрийская нескладная строфа.

Пусть, если хочет, носится такой

С размеренной и вялою строкой;

Но ты цени те песни высоко,

Что раздаются звонко и легко:

И Денема раскаты слышны в них,

И сладостный уоллеровский стих.

Изящный слог и меткие слова

Не плод удачи — дело мастерства,

В движеньях тоже грациозен тот,

Кто знает менуэт или гавот.

Но важен для стиха не только слог,

Звук должен быть созвучен смыслу строк:

Струя ручья прозрачна и тиха —

Спокойно и течение стиха;

Вздымаясь, волны бьют о берега —

Взревет и стих, как бурная река;

Аякс изнемогает под скалой^[10] —

Слова с трудом ворочают строкой;

Летит Камилла вдоль полей и нив^[11] —

И зазвучал уже другой мотив.

Какая в песнях Тимофея власть:

То разжигает, то смиряет страсть!

И сын Амона^[12] чувствует в крови

То славы пыл, то сладкий зов любви;

То яростью горят его глаза,

То затуманит зрение слеза.

И перс, и грек, и властелин племен —

Всяк дивной силой музыки пленен!

Как прежде потрясал всех Тимофей,

Так ныне Драйден жжет сердца людей.

Остерегайся крайностей; они

В себе таят опасности одни.

Те — рады крохам, этим — все подай,

В подобные ошибки не впадай.

Пустяк, насмешка разозлит весьма

Того, в ком спеси больше, чем ума;

Башка такого как больной живот:

Его от всякой острой пищи рвет.

Но и любой удачный оборот

Пускай тебя в восторг не приведет;

Что скромно одобряют мудрецы,

Тем шумно восхищаются глупцы;

Впрямь чувство меры изменяет им,

Все, как в тумане, кажется большим.

Один — чужих, другой — своих хулит;

Тот — только древних, этот — новых чтит^[13].

Они способны признавать талант

Лишь избранных, как праведность — сектант;

Послушать их, так божья благодать

Лишь им любезных может осенять.

Но это солнце свет свой всюду льет,

От южных и до северных широт,

Льет ныне, как и в давние года,

И будет согревать людей всегда.

У всех бывал упадок и подъем,

И ясный день сменялся мрачным днем;

Но стар иль нов талант — им дорожи,

Цени лишь правду и чурайся лжи.

Иным самим подумать недосуг,

Им важно то, что говорят вокруг;

Они в своих суждениях — рабы

Избитых мнений суетной толпы.

Иной творит над именем свой суд

И разбирает личность, а не труд.

Но хуже всех — бесстыдные дельцы,

Тупые и надменные льстецы,

Те лизоблюды, что нелепый суд

К ушам владыки своего несут.

Не жалок разве был бы мадригал,

Когда б его бедняк рифмач слагал?

Но если то хозяина строка —