Тогда в 1-м номере журнала «Знание — сила» был опубликован рассказ «Ультраглаз». Речь в нём шла о приборе, который при помощи излучения, сравнимого по мощи с космическими лучами, даёт на экране изображение происходящего за любой преградой: скалой, стеной… На одном из первых испытаний при помощи этого прибора была раскрыта кража (в другом варианте рассказа — предотвращён пожар).

(Заметьте: ни писателя, ни редактора совершенно не волновала проблема вторжения в частную жизнь, хотя Сапарин и упоминает в рассказе лесажевского «Хромого беса», который поднимал крыши домов и наблюдал за происходящим. Но упоминает так, мимоходом. О воздействии такого мощного излучения на организм человека автор тоже не задумывался. А о том, что как раз в это время над подобной проблемой работал профессор Ощепков, Сапарин, конечно, не знал. Ибо в шарашки допущен не был.)

А потом… потом пошло, что называется, косяком. Нет, плодовитость писателя не сравнить с нынешними авторами, штампующими по паре-тройке (а то и больше) романов в год. Но по тогдашним временам В. С. Сапарин был одним из плодовитых писателей, а уж среди фантастов, пожалуй, самым плодовитым.

И тогдашнее творчество писателя не выходило из русла советской фантастики «ближнего прицела»; Сапарин находился в одном ряду с Немцовым и Охотниковым.

Осмелюсь предположить, что Сапарину было работать даже легче. По двум причинам.

Во-первых, научная журналистика наложила свой отпечаток на его литературное творчество. Ведь если прочесть рассказы (и пару повестей) писателя в промежутке между 1946-м и 1958-м годами, можно удостовериться: это не рассказы в полном смысле слова. Это художественные, вернее — беллетризированные очерки.

Уж к рассказам 40-х годов такое определение можно применить не сомневаясь. В первых четырёх рассказах нет ни героя, ни сюжета, даже фабула, в общем-то, простовата. Лишь в «Железном сердце» появляется какой-то сюжет. Очерковость довлеет.

А очерки Сапарина, посвящённые развитию Академии наук, её филиалам в разных концах страны и достижениям, телевидению (пока ещё экспериментальному, но регулярно ведущему передачи), автоматическим ГЭС, читаются и сейчас. Главный пафос этих публикаций: мы этого достигли! Мы это умеем! А завтра сумеем больше!

В послезавтра автор не заглядывал. Он выполнял социальный заказ. В том же очерке «Показывает Москва» телепередатчик (как и приёмники) работает при помощи диска Нипкова. Тогда уже существовал иконоскоп — электроннолучевая трубка, но о ней даже не упоминается. Это будет послезавтра — и будет ли? Нужно добиваться реального!

Таковы и рассказы Сапарина 40-х -50-х годов. Напоминаю: до запуска первого спутника!

Вторая причина — Сапарин искренне верил в силу науки, определяющей мировоззрение советского человека. Наука решает всё! Немцов в меру своих слабых сил боролся с мещанством, Охотников углублялся в технические вопросы (он, известный изобретатель, получил звание инженера, не имея высшего образования — бывали в те времена такие примеры) — и не интересовался психологией, у Сапарина всё выходило автоматически: выше наука — выше и мораль! Ну, а остатки подонков и всякие шпионы, тем более бывшие эсэсовцы, ничего иного не заслуживают, как автоматического расстрела (рассказ «Железное сердце»). Такова была общественная атмосфера.

Вот типичный пример сапаринского рассказа: зарубежной принадлежности быстроходная яхта то и дело заходит в территориальные воды СССР. Пограничники пытаются её поймать, а она легко оставляет их позади. Но тут вмешиваются учёные. Их судно непонятной конструкции обгоняет и останавливает шпионскую яхту. Оказывается, за испытаниями этого судна мерзавцы и следили… Секрет в ракетном двигателе («Испытание»).

Или ещё: только что построенный дом то и дело отплясывает гопака. На верхних этажах бьётся посуда, раскачиваются люстры. Землетрясение, да и только. Дело в маленьком моторчике, откачивающем воду из котлована. Резонанс! На основе этого явления конструируется оружие, сбивающее самолёты противника: те просто разваливаются в воздухе («Чудесный вибратор»).

Рассказы и повести такого плана, познавательные, порой забавные, но всегда передающие дух творчества, Сапарин писал вплоть до 1958 года.

1957-й… Год более чем знаменательный. В журнале «Техника — молодёжи» печатается, а вскоре выходит отдельным изданием «Туманность Андромеды». А осенью — первый искусственный спутник Земли!

Уже на следующий год появляются перевернувшие представление о советской фантастике «Где вы, Ильин?» В. Савченко, «Страна багровых туч» Стругацких и «Небесная кулу» Сапарина. Прицел приблизился! Мы — в космосе! В этом же году — «Последний извозчик».

Действие «Небесной кулу» происходит на Венере, планете болот, странной фауны — палеозой с мезозоем и… мыслящие существа.

«Последний извозчик» — XXI век, лётчик на лайнере находится на всякий случай. Этот случай происходит — и выясняется, что пилот даже здесь, в чрезвычайных обстоятельствах — не нужен. Но именно поэтому люди овладевают другими профессиями — второй, третьей, пятой, — чтобы не быть бездельниками. Скучно же…

В течение примерно восьми лет Сапарин разрабатывал тему будущего, не столь отдалённого, не дальше будущего века. Правда, венерианский цикл, насчитывающий уже несколько рассказов и грозивший продолжиться повестью, пришлось преждевременно завершить: наука выяснила, что Венера, описанная Стругацкими, куда больше походит на настоящую, чем сапаринская. Но писатель продолжал творить. Его рассказы «Суд над танталусом», «Прораб Вселенной», «Чудовище подводного каньона» вошли в золотой фонд советской фантастики.

Завершает трёхтомник статья «Будущее человечества через призму фантастики», посвящённая роману Стругацких «Хищные вещи века». Казалось бы, что о ней говорить? То, что братья предсказали полвека назад, осуществилось. Частично — даже в России, изобилия только не хватает. А так — одно к одному. Но немного поговорить всё же стоит.

Стругацких крыли за эту повесть в хвост и в гриву, это было с ними впервые, но не в последний раз. Статья Сапарина — вовсе не ругательная, а очень показательная для мышления убеждённого коммуниста (это хорошее слово). Он с огромным уважением относится к творчеству братьев, к их таланту. Собственно, все претензии — к отсутствию в повести марксистского классового подхода. Отсюда, по Сапарину, и все просчёты.

Это не догматизм. Это инерция мышления, уж простите за отсутствие пиетета к фантасту Сапарину. Он мог и сам убедиться, на примере собственного творчества, что догматизм — не догма (извините за невольный каламбур).

Вот что я