Благие намерения сам знаешь, куда ведут; и это справедливо и для тебя, и для меня.
Если ты дашь зарок оставаться для меня посторонним, зачем ты мне? И зачем я тебе? Ищи открытое сердце и тёплые руки. Если ты захочешь стать мне близким, ты будешь мне невыносим. Мы будем несчастны оба.
Семечко клёна думает лишь о том, чтоб прорасти ему. Судьбы братьев и сестёр его не волнуют. Человек мало чем отличается от него. Ему надо, чтобы комфортно было в первую очередь ему. И даже когда сердце сжимается от чужой боли, порой он её, чужую, отодвигает от себя. Чтобы не концентрировать максимально собственную.
Парящему в небесах не видны многие мелкие земные подробности. Купаясь в небе и подставляя себя солнцу, кажется, что в мире есть только счастье и несчастье. И каждый – творец своего бытия. Но куда же деть зону боли? Она так привычна, что не делает несчастной. И она так удушающа, что не даёт быть счастливой.
Я слушала курсы психологов, обещающих сделать меня по-настоящему счастливой. И поняла, что если буду заниматься по этим методикам, стану откровенно несчастливой. Что лучше: приглушённое осознание боли или боль живая и острая, которая бесследно тоже не пройдёт?
Ты подобен такому психологу. Ты обещаешь счастье, но лишь сконцентрируешь застарелую боль и прибавишь новой. Поэтому я тебя и не впущу. Прости. Наверное, мы обречены причинять боль друг другу и друг от друга же защищаться. Я могу только по возможности не вредить и минимизировать боль, причиняемую мной. По возможности никого не делать несчастным.
У меня никогда не будет ни собаки, ни кошки.
03.11.2015
Холодно...
Любовь умирала.
Её избили и бросили в яму. А потом засыпали острым щебнем. Для верности сверху залили цементом.
Душа, раздираясь в клочья, разбивала цемент, разгребала щебень. Она вытащила Любовь.
Но всё было напрасно.
Любовь умирала.
Есть такое понятие — «травмы, несовместимые с жизнью».
Любовь умерла.
Душа огляделась. Воскликнуть бы: «Король умер! Да здравствует король!», — но возглашать здравицу было некому. Нового короля не было.
По синему небу плыли чёрные облака. Из них сыпался пепел. Он густым слоем покрывал землю, траву и бездыханную Любовь.
Душа выдохнула и взлетела. Но невысоко. Она не знала, куда летит, ей было всё равно. Она не стремилась к сожжённым облакам, что ей делать среди них? Она не присаживалась на землю — что там делать, разгребать холодный пепел?
Солнце светило, как всегда. Но уже не для Души. Ей больше не было места в этом мире, и её не звал никакой другой мир. Было очень холодно.
Она всё ещё летит. А может, парит. А может, давно упала. А что, есть разница?..
05.02.2016
Лапша
Кухня. Кофе. Сигарета. Книга. Рассказ о смерти и страсти, о разочаровании и возрождении. Одним словом, о жизни.
Мне надо вставать с табуретки и варить лапшу. Потому что через два часа захочется есть. Залезть в холодильник, достать куриное бедро, сварить бульон. Потом помыть посуду и полюбоваться порядком.
Вместо этого я иду в комнату. Ложусь на диван и укрываюсь шерстяным одеялом. И облегчённо вздыхаю. Мне хорошо, мне тепло и спокойно, словно после передряг добралась до безопасного убежища. Точит только одна мысль: надо варить лапшу. И ещё какие-то смутные не то мысли, не то ощущения.
Кошка лежит на подоконнике и спит. Это хорошо, мне сейчас совсем не хочется на неё отвлекаться. Я лежу и пытаюсь проникнуть в то смутное, что наплывает на меня. Зачем я взяла именно эту книгу? Могла ведь ироническую прозу. От неё легко перейти к плите и лапше. А этот рассказ переполнил меня чем-то, что с лапшой не сочетается.
Любовь прощает страсть, даже не к себе. Любовь держит нас в жизни столько, сколько нам предписано. Страсть неизменно заканчивается разочарованием. Любовь — никогда. Она не подвергает себя сомнению. Любовь — от Бога. В моей жизни любви не было. Не так уж много людей, которые встречают именно любовь. Бог не дал. А был ли в моей жизни сам Бог? Я знаю, что меня защищает какая-то высшая сила. Но Бог ли она? Чем чаще я хожу в церковь, тем слабее защита, тем труднее мне парить над обыденностью. А ведь меня уже посещала такая мысль: а что, если я нахожусь под покровительством не Бога, а Дьявола? Дьявол — серьёзный и умный, широких взглядов. Возможно, они когда-то дружили с Богом, а потом разошлись по идейным соображениям и теперь борются каждый за свою правоту. В каждой душе. За каждую душу.
За окном дождь, но временами он утихает, тогда в разрывы туч проглядывает солнце, возвращая обыденный мир. Кошка вылизывается. Как хорошо, что я одна. Как хорошо, что сейчас день. Гости придут только вечером, это так хорошо, что у меня ещё много времени. Сейчас было бы невыносимо вживаться в чужие жизни. А так — я лежу, мне тепло и никто меня не беспокоит.
Вот только лапшу надо варить... Смерть одноразова, хотя может быть и многократной. Страсть эпизодическа, расставания и разочарования неизбежны, но не перманентны. Бог и Дьявол нетелесны и в гостях чай пить не будут. Млечный Путь тоже не вечен. Вечны лишь чувство голода и лапша. Попалась же мне под руку именно эта книга и сломала весь день!
...а может, лапша подождёт до завтра?.. как-нибудь?..
26.05.2016
Ирисы
«Ирисами» рифмуется с «телевизором», «безбашенная» — с «накрашенной». Ко всему на свете можно подобрать рифму. Я не рифмуюсь ни с чем и ни с кем. Странно. Так не может быть. Может быть, моя рифма тоже где-то одинокой ходит? Просто мы ещё не нашлись?
В этом огромном сообществе бегущих, озабоченных, жующих, шопингующих, пьющих, болтающих, воспитывающих, веселящихся, работающих затеряться нетрудно. Особенно когда ты — невидимка. Я есть, но меня не видят. Я существую, я хожу по улицам, но меня не замечают. Я дышу и говорю, но меня не слышат. Потому что не рифмуются со мной и отбрасывают за ненадобностью. Меня может заметить и мне может ответить только моя рифма. Но где она? Быть может, на Чукотке или в Гваделупе?
Нет, в положении