на небольшом скалистом выступе.

Некоторое время мы молча покуривали; вопрос мой все еще оставался без ответа. Потом он начал говорить.

«Без сомнения, саиб, вы именно тот человек, о котором я слышал по пути из моей деревни около Бадринатха. Меня весьма опечаливает, что вы проделали этот очень длинный путь от своего дома совершенно напрасно. Злой дух — виновник всех человеческих смертей в этом районе, не животное, как вы думаете. Оно не может быть убито пулей или дробью, или какими-либо другими способами, которые пробовали вы или кто угодно до вас. В доказательство того, что говорю правду, я расскажу вам, пока выкурю вторую сигарету, один случай.

Эта история поведана мне отцом, а как известно каждому, никто не мог сказать о нем, чтобы он лгал.

Мой отец был тогда молодым человеком, а я еще не родился, когда злой дух, подобный тому, что теперь тревожит эту землю, появился в нашей деревне, и все говорили: это леопард. Мужчины, женщины и дети то и дело погибали в своих домах, и люди делали все возможное, как и сейчас, чтобы убить хищника. Расставлялись ловушки, и лучшие охотники с деревьев стреляли пулями по леопарду. Но когда все эти попытки убить его оказались тщетными, великий ужас охватил народ, и никто не осмеливался покинуть убежище или дом между закатом и восходом солнца.

Тогда староста деревни, где жил отец, и старосты окрестных деревень созвали всех людей на панчайат местный сельский суд, и когда все явились, судьи обратились к присутствующим с просьбой придумать какие-нибудь новые средства, чтобы избавиться от леопарда-людоеда. Тогда один старик, только что пришедший с места, где сжигали умерших, чей внук предыдущей ночью был убит, поднялся и сказал, что вовсе не леопард вошел к нему в комнату и убил спящего рядом с ним внука, но один из членов их деревенской общины, который, как только почувствует голод и жажду до человечьего мяса и крови, принимает обличие леопарда; вот почему его нельзя убить обычными испробованными способами и это было уже достаточно хорошо доказано. Его можно уничтожить только огнем. Он подозревает одного толстого садху^[8], который живет в лачуге около разрушенного храма.

Когда он кончил говорить, поднялся большой шум. Некоторые кричали, что горе от потери внука свело старика е ума, в то время как другие уверяли, что он прав, и они вспоминали, что садху пришел в деревню примерно в то время, когда начались убийства. Они вспоминали дальше, что на следующий после убийства день садху все время спал, раскинувшись на своей лежанке прямо под солнцем.

Когда был водворен порядок, дело долго обсуждалось, и панчайат в конце концов решил никаких немедленных шагов не предпринимать, но в дальнейшем за всеми поступками садху установить постоянное наблюдение.

Собравшиеся люди разделились на три группы — первая группа должна была начать наблюдения примерно с той ночи, когда ожидалось следующее убийство, а они происходили через более или менее определенные промежутки времени.

В течение многих ночей первая и вторая группы были на страже, но садху не покидал своей лачуги.

Мой отец был в третьей группе. Когда настала ночь, он тихо встал на свой пост. Вскоре после этого дверь лачуги открылась, появился садху и исчез в темноте ночи. Несколькими часами позже раздался стон агонии; он пронесся в ночном воздухе сверху, оттуда, где высоко на горе ютилась хибарка угольщика; вслед за этим опять наступила тишина.

Ни один человек из группы отца не сомкнул глаз этой ночью, и когда на востоке занялась еще серая заря, они увидели садху, спешившего домой; с его пальцев и изо рта капала кровь.

Когда садху вошел в свою лачугу и закрыл дверь, все сторожившие подошли и, пропустив цепь, свисавшую с нее, через скобу на косяке, накрепко замкнули эту дверь снаружи. Потом каждый отправился к своему стогу и вернулся с большой охапкой соломы. Когда поднялось солнце в это утро, там, где была лачуга садху, ничего не осталось, кроме тлеющей золы. С этого дня убийства прекратились.

До сих пор подозрение не пало ни на одного из многих садху, живущих в этих местах, но когда это случится, тот же метод будет принят и здесь, а пока сей день не придет — народу Гарвала придется страдать.

Вы меня спрашивали, продам ли я вам козу. Я не продам вам ее, саиб, так как у меня нет лишней. Но если вы после того, как выслушали мой рассказ, все-таки хотите привязать животное для того, кого вы считаете леопардом-людоедом, я могу одолжить вам одну из своих овец. Если она будет убита, вы мне уплатите ее цену, если нет — никаких денежных расчетов между нами не должно быть. Этот день и ночь я останусь здесь, а завтра с восходом Бхутиа^[9] я должен быть уже в пути».

В этот вечер в час заката солнца я снова пришел к колючей ограде, и мой друг гуртовщик радушно дал мне возможность выбрать из своего стада жирную овцу, которая мне показалась достаточно тяжелой, чтобы леопарду хватило еды на две ночи. Эту овцу я привязал в кустарниковых джунглях рядом с той тропой, по которой каких-нибудь двенадцать часов назад прошел леопард.

Наутро я рано поднялся и, выходя из бунгало, снова увидел следы лап зверя на веранде. У ворот я заметил, что он пришел со стороны Голабраи, посетил бунгало и ушел в сторону рудрапраягского базара.

Тот факт, что леопард старался заполучить человеческое мясо, доказывал, что овца, которую я приготовил, не интересовала его. Поэтому я не удивился, найдя, что он не съел ни одного куска от овцы, которую убил, очевидно, очень скоро вслед за тем, как я ее привязал.

«Отправляйтесь-ка домой, саиб. Не тратьте понапрасну ваши время и деньги», — вот такой совет дал мне на прощание старый гуртовщик, когда он скликал стадо, чтобы направиться вдоль по дороге в направлении Хардвара.

Нечто подобное, к счастью без трагического конца, произошло вблизи Рудрапраяга за несколько лет до этого.

Разгневанная толпа, приведенная в ярость убийством родных и друзей и уверенная, что виновником их смертей является какое-нибудь человеческое существо, схватила одного несчастного садху — Дазьюлапатти из деревни Котхги. Но прежде чем людям удалось утолить свою жажду мести, Филипп Мейсон, бывший в то время специальным уполномоченным Гарвальской администрации и раскинувший поблизости свою палатку, появился на месте действия. Оценив и учтя настроение толпы, будучи человеком с большим опытом, Мейсон сказал, что у него нет сомнений и схвачен настоящий виновник, но прежде чем садху будет линчеван, справедливость требует, чтобы его вина была установлена. С этой целью он предложил, чтобы садху был посажен под арест и денно и нощно строго охранялся. Это предложение толпа приняла, и в