небе звезда, кругом же черные пустоты, ни дна нет, ни стен нигде.

Приходит он в маленькую горенку. Там в кресле сидит молодая женщина. Она спала, но не дышала.

Румянца не было на щеках, волосы ее рассыпались по плечам. Она одета была в дорогие ткани, и утопала в кружевах и лентах. То кругами, то спиралью, то пышными волнами обхватывала ее пурпурная мантия. Перед ней было огромное зеркало. Но глаза, закрытые длинными ресницами, не любовались чарующей красотой. Долго смотрел Мили-Кили на деву. «Уже заря восходит, думал он, скоро, и солнце взойдет. Зачем так долго спать?» И тихо заиграл он на волшебной арфе.

И видит он, губы девы вздрогнули, румянец показался на щеках, и медленно она поднимала отяжелевшие веки.

— Кто здесь, сказала она. Чьи звуки я слышу, которые проникают в мое сердце (и согревают охладевшую мою кровь).

И посмотрела она и увидала пред собою Мили-Кили, который задумчиво играл недалеко от нее. Лохматый вид его и звериные шкуры, которыми был одет тот, напугали ее.

— Не бойся меня, сказал Ей Морт. Я один из смертных, которому лесная старуха подарила чудесную арфу. Вот я разбудил тебя этими звуками и весь город ваш великий вскоре проснется.

Вставай. Заря уже высоко поднялась. Я Мили-Кили. Кровь же остыла в ваших жилах, потому что забыли вы созвездия мира, красоту полей, и тени лесные. Иди, одевшись в теплую одежду, потому что холод объемлет ваш город, иди, разбудим его!

Была послушна дева, ибо разум имела большой, оделась в дорогие меха и пошла за Мили-Кили.

Идут они по улице. Заря широко крылья распахнула над окаменевшим городом. Утренний воздух был чист, и бодр, и живителен. И, жители неба, звезды сияли в вышине.

Остановились они у огромного дома из белого камня. Вошли по тяжелой лестнице в обширный зал. Большое собрание там было. Сидели седые старцы кругом стола, бородами застилая зеленый бархат его.

Пред каждым лежали толстые книги на разных языках, существующих и не существовавших никогда… Старцы спали, уснувши над книгами, (ибо для мысли требуется бесконечный простор, книги же были, хоть объемны, но ограничены).

Мили-Кили стал играть тихую песню о своде небесном, как миры бороздят пространство по красивым удлиненным кругам, как спиралью вьются там тонкие первоматерии, как в туманных кольцах зажигаются новые звезды. Звуки наполнили зал.

И вот старцы медленно открывали глаза, ученые мужи просыпались и поглаживали бороды.

— Вставайте мужи, полноте вам дремать над фолиантами. Я Мили-Кили, певец и музыкант лесов.

Тогда один из ученых мужей обратился к нему с гневом:

— Ты Мили-Кили, докажи нам это. На каком языке ты говоришь, и какие диалекты у вас.

Другой прервал первого и сказал:

— Ты как сюда попал, в общество избранных перстом судьбы, не сдавши экзамена по языкам, на которых говорили в древности, или вовсе никто и никогда не говорил.

Третий, маститый старец, прибавил: «Своим появлением и делами нарушаешь ты логическую связь наших мыслей. Ты не должен существовать. Мы уже сковали цепь понятий и охватили мир, и тебя не было там, в звенья этой цепи мы сковали мир, и он уснул, но лучше спящая логика, чем разрозненные дела жизни».

Мили-Кили улыбался; просвещенный Паном, богом лесным, он все понимал.

«Перестаньте мужи, он сказал, не мир (он жив!), а себя сковали вы, заморозив свой малый мозг. Остудили кровь свою в сердце. Проснитесь и подышите утренним воздухом, взгляните на небо, как дети, идите в леса и поля, забудьте, что мудрецы вы, ибо вы безумнейшие из живущих на этой земле».

При этих словах поднялся гвалт. Ученые зашумели. Когда они умолкли, Мили-Кили, взявши за руки свою спутницу Гариенну, вышел из зала. Когда он выходил между столами, старцы молчали, и стук его шагов долго раздавался…

Когда же он исчез, мудрецы заговорили снова: прения возникли о том, возможно ли логически или невозможно происшедшее событие.

Мили-Кили и Гариенна шли по улицам.

При приближении звуков его арфы пробуждались люди и кони. Оживлялся город. Между тем великое солнце восходило и пурпуром покрывало крыши домов. Суета просыпалась повсюду. Все побежали с того места, где их зловещий, роковой сон захватил; к тем же целям устремились они, к чему и раньше стремились… Спешили ужасно все, не глядя друг на друга; они были подобны сумасшедшим.

Никого ничто не занимало, кроме одних и тех собственных дум, которые гнездилися в извилинах мозга.

— Гляди, гляди, Гариенна, как эгоистичны они, говорил Мили-Кили. Один на другого не смотрят, толкают друг друга и ругаются…

Напрасно, может быть, вернул я к жизни музыкой звуков, данной мне хозяйкой леса, мудрой Киликандрой? Не уйти ли нам отсюда, от этих, холодных, узких, запертых в себе, недоступных для лучей любви, людей, которые опять заморозят друг друга в скором времени.

— Подождем два дня. Королевский бал состоится сегодня или завтра вечером… Мы так ждали его. Там будут иностранные принцы, говорила Гариенна…

— Нет, краса великого города, подальше от принцев и всех прочих земных божков должен держаться безумный Мили-Кили, наивный игрок на арфе. Прощай, мы люди разные и пойдем в разные стороны. Конечно, твои голубые глаза останутся в моем сердце…

И быстро рванулся Мили-Кили к окраине города и, о многом размышляя, прошел, он мимо башен городских ворот.

На перекрестке дорог остановился он и поклонился великому Северу. Вспомнил он ту избушку, где родился, откуда любовался еловыми лесами и отдаленными холмами, на которых красовались зеленые озими, где ярче ему сияли небесные звезды. Затем направился к южному морю; прибыл на высокий берег, где росли тенистые акации и кудрявые ореховые деревья, и изумленным взором осмотрел широкое море… Оно лежало пред ним, отдаленным, синим полукругом.

Три дня он здесь играл и три ночи, думая о жизни земной, и о далеких путях своих, по которым он шел. Море выше и выше поднимало свои волны, наслаждаясь его музыкой…

Наконец, человеческой речью оно провещилось:; «Мили-Кили, тесно в моих земных границах и душа моя стремится в далекие небесные пространства, туда, где кометы и клочья туманной первоматерии блуждают по небесным полям: тяжко дышит грудь моя от земных страданий и тесноты».

Ветры ударили в струны Мили-Кили и сказали: «мы разбежались, чтоб высоко, высоко взлететь над долью земною; наскучило нам кружиться здесь внизу, бороздя пески и моря. Хотим устремиться к одной точке мира».

А Мили-Кили все вдохновеннее и вдохновеннее играл. Волосы его развевались ветром на берегу вечно шумящего моря. А он божественно, безумно играл, неустанно, беспрерывно.

Наконец, Эол, отец ветров, поднял на крыльях его и