удивительную парность повторов: в конце первого абзаца в одном предложении употреблены слова «голая» и «голыми» (в том же предложении — дважды «она»). В конце третьего абзаца дважды фигурирует слово «лапами». В том же абзаце Мильтон «пустил», потому что черепаха «выпустила», там же два раза подряд слово «опять». Примеров можно накопать ещё, но не будем занудничать.

б) Тавтологии. Скрытая тавтология весьма распространённая ошибка неопытных и плохих литераторов, «…небольшая черепаха величиною с шапку» — классический пример подобного ляпа. Если указаны размеры (с шапку), то зачем говорить, что они невелики? Или граф хочет сказать, что для болотной черепахи вырасти величиной с шапку, значит быть небольшой? Но это уже откровенное враньё.

в) Паразитные рифмы. «Вдруг я увидал то, что он искал.» Да вы поэт, Лев Николаевич!

г) Двусмысленности. «Голая темно-серая голова на длинной шее была вытянута как пестик», — даже из контекста невозможно понять, что имел в виду автор. Была ли голова вытянутой формы, или голова вместе с вытянутой шеей напоминали собой пестик? Не знаю, стоит ли предлагать читателю подобные шарады… только если специально сочиняешь каламбур.

Есть еще одна разновидность двусмысленности, когда несложно понять, что имел в виду автор. Однако, подобные ляпы еще более неприятны, нежели предыдущие. Психология читательского восприятия такова, что человек сохраняет в кратковременной памяти последнее из значащих слов, встретившихся в тексте, и соотносит его с ближайшим местоимением, если оно совпадает по грамматической форме. Читаем: «…спина ее вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала ноги…» На этом месте читатель гулко икает и начинает отчаянно соображать, откуда у коры взялись ноги. Затем он припоминает, что в тексте еще фигурировала спина, и пытается представить спину, увидевшую собаку. Затем, если у читателя хорошая память, припоминается «шея», «голова», «шапка» (это все претенденты на обладание ногами). Лишь затем в тексте, который приходится сканировать в обратном порядке, следует «черепаха». Весь этот процесс занимает десятые доли секунды и осознается как краткая мучительная судорога в процессе чтения. Не знаю, должно ли чтение доставлять радость, но я твердо уверен, что оно не должно представлять из себя цепь мучительных судорог. А то, что перед нами именно цепь, сомнений нет, на сорока шести строчках один и тот же ляп повторен шесть (!) раз. Особенно хорошо смотрится сочетание: «…царапнула рот. Он так рассердился…»

д) Мусорные слова. Подобно тому, как бывает чистая и неряшливая речь, бывает также чистый и неряшливый текст. Большое количество слов, не несущих смысловой нагрузки, воспринимается в тексте подобно косноязычной речи, переполненной словечками типа: «вот», «значит», «блин»… И то, и другое свидетельствует об отсутствии культуры. Какой же образец культуры являет Лев Николаевич Толстой? «Он так рассердился на неё за это, что стал лаять, и опять схватил её и понёс за мною». В данном предложении восемнадцать слов. Смысловую нагрузку несут слова: «рассердился», «лаять», «схватил», «понёс» и, отчасти, «он». То есть, пять слов из восемнадцати. Все остальное — мусор. Может ли считаться качественным текст, на восемьдесят процентов состоящий из мусора? Поэт призывал: «Правилу следуй упорно: чтобы словам было тесно, мыслям просторно». К мыслям мы ещё вернемся, а сколь просторно словам в сочинениях Льва Николаевича, по-видимому, ясно. Некогда мне довелось прочесть статью о том, насколько большое количество подтекста вложено Пушкиным в строку: «Зима. Крестьянин, торжествуя…» Ничего подобного я ни разу не встретил у Толстого. Один слой восприятия, дидактика в чистом виде. «Сиди, Петя, долго в шкапу за то, что ты трус».

Среди мусорных слов особое место занимает словечко «вдруг». Оно резко снижает смысловую насыщенность текста, автор как бы предупреждает читателя: «Сейчас я буду тебя удивлять». «Валяй!» — зевает читатель, устраиваясь поудобнее. С этого мгновения его уже ничем не удивить, ему всё неинтересно. У Виталия Бианки есть специальный рассказ, посвященный употреблению слова «вдруг» в описаниях природы. В природе всё совершается вдруг, и именно поэтому автор должен найти иные слова, иначе текст не будет восприниматься. Как заметил сам Лев Толстой: «Пугает, а не страшно». В рассказе «Черепаха» слово «вдруг» употреблено два раза, но и в других текстах, посвящённых природе, Лев Николаевич, ничтоже сумняшеся, употребляет этот злейший из паразитов.

е) Подбор правильного слова. Здесь мы уже переходим от ремесла к искусству. Единое фальшивое слово способно разрушить впечатление от целой, прекрасно написанной страницы. «Единожды солжёшь, кто тебе поверит?» И в то же время, точное, единственно верное слово оказывает волшебное действие, оживляя придуманный писателем мир. Воистину, «вначале было слово». По крайней мере, для литературы это утверждение абсолютно.

Я не помню случая, чтобы хоть одна строка Льва Толстого заставила меня счастливо вздрогнуть и замереть от красоты слова, а вот фальши у него более чем достаточно. Ярчайшим примером является употребление слова «рот» применительно к собаке. Бог с тем, что «царапнуть рот» невозможно, это лишь один из тысяч толстовских ляпов. Но ведь рассказ написан для детей, в массе своей деревенских, которые весьма строго различают понятия: лицо и морда, рот и пасть. Вспомните Чехова: «…и стала ейной мордой меня в харю тыкать». У селёдки — морда, у Ваньки — харя. Только так, и не иначе. Одно беда — слово «пасть» создает представление о злобном хищнике, оно тоже неприменимо к собственной собаке. Положение складывается безвыходное, нужного слова нет. В том и заключается задача писателя — найти слово, когда его нет. Лев Толстой эту задачу даже не попытался решать.

Однажды, перечитывая Пришвина, я остановился на описании играющей лисы. «Пастишка разинута», — вот оно, слово! Не знаю, какой кровью далось оно Пришвину, возможно, выплеснулось само безо всякого труда. «Читателя не интересует писательский пот», — говорил Максим Горький. Важен результат. Михаил Пришвин — писатель, Лев Толстой — халтурщик.

Кстати, если подставить пришвинское слово в толстовский рассказец, то получится еще хуже, чем было. Единственное правильное слово в куче мусора будет звучать особенно фальшиво. За примерами не надо далеко ходить. В романе «Война и мир» Лев Николаевич употребляет красивое слово «гвоздить», употребляет нудно и настойчиво, раза четыре кряду, чтобы всякий доспел заметить, как он, граф Толстой черпает в народной речи. И от этого повторения слово гаснет, превращаясь в нечто