этой чести Пушкин, нам неизвестно. Скорее всего нет — лето он провёл с молодой женой в Царском Селе. В столицу вернулся во второй половине октября. Тогда он ещё не был придворным, которому по должности надлежало присутствовать на официальных торжествах, — камер-юнкерство было пожаловано ему в виде «новогоднего подарка» к 1834 году. В записях его дневника о польских событиях, о параде ни слова. Столь великолепное зрелище вряд ли бы прошло мимо внимания Поэта. О событии рассказывает его свидетель Долли Фикельмон.

6 октября (1831 г.) стало прекрасным днём для императора и всех русских. Наконец-то исполнили «Те Deum» — благодарственную молитву в честь окончания войны с Польшей. Посреди Марсова поля перед построенными войсками находилась специально сооружённая открытая эстрада. Там, перед императором, официальные власти, дипломатический корпус и всё духовенство вознесли к небу этот благодарственный, идущий из глубины сердец гимн! императрица со своими придворными дамами в это время находилась в церкви Михайловского дворца. Во время залпов я думала о потоках слёз, которые льются и ещё долго не иссякнут в Польше. Затем императрица в сопровождении гарцевавшего на лошади императора провела смотр всего войска. Сама она с княгиней Варшавской^[6] ехала в своей парадной карете. Идея эта достойна сердца императора! Он произвёл в офицеры своего сына, которому едва исполнилось 9 лет. Верные престолу находящиеся здесь поляки — Красинский, Замойский и др., были награждены русскими орденами. Какими несчастными выглядели они!^[7]

Вскоре император распорядился увековечить это событие модному в то время художнику Григорию Чернецову. Присуждённое недавно звание академика живописи принесло ему особую популярность. Царь пожелал, чтоб на картине были представлены все красавицы Петербурга — дамы большого света и дамы полусвета, — знаменитые актрисы, балерины императорского театра. Полусвет этот незримыми, но крепкими нитями был связан с высшим обществом, являлся его кулисами, где петербургская знать находила отдохновение от скучной, чинной светской жизни. В нём развлекались все — от самого императора и великих князей до незнатных мелких чиновников. Театр, особенно балет, с самого его зарождения в России поставлял любовниц двору. Великие князья влюблялись в актрис, дарили им драгоценности, имения, производили на свет незаконнорождённых детей, присваивали им титулы, заботились об их карьере. В этом полусвете произошло возмужание и последнего русского царя Николая II, тогда ещё великого князя. В юношеском дневнике цесаревича мелькало имя «маленькой К.», знаменитой балерины Матильды Кшесинской. Любопытно увидеть эти кулисы глазами дамы света, графини Фикельмон, случайно туда заглянувшей.

В последнюю неделю карнавалов у Львовых представили оперу Теофила Толстого^[8]; несмотря на слабых певцов-любителей, представление прошло очень хорошо. Это оригинальная и гармоничная музыка. Последовавший за оперой бал меня очень позабавил. Я оказалась средь второстепенного общества, считавшего нас досадными чужаками и посему не обращавшего на нас особенного внимания. В высшем обществе мы с Фикельмоном всегда остаёмся послом и посланницей. Там же были всего лишь двумя безынтересными фигурами, при этом не особенно удобными, ибо занимали места, которые могли быть предоставлены другим, более примечательным, чем мы. Впрочем, это общество отличается непретенциозностью и замечательной естественностью. В этой непринуждённости, возможно, присутствует известная доля вульгарности, но вместе с тем и добродушие и искренняя весёлость^[9].

Чернецов усердно принялся за работу. Император сам присматривал за ней. Тайное честолюбие двигало им — полотно должно в любом отношении превзойти известную картину Крюгера «Парад в Берлине», украшавшую дворец его тестя Фридриха Вильгельма III. Картина Чернецова предназначалась для Зимнего дворца. Двор могущественной Российской империи ни в чём не должен уступать прусскому. Чернецову Николай сказал: «Напиши вид с парадом в ту меру, как Крюгер!» И художник понял — во что бы то ни стало надо сделать лучше. Не просто парад, а апофеоз политике несравненного императора, его блестящему двору, его доблестной гвардии. Но вместе с тем она должна показать миру и грядущим поколениям, каким либеральным и просвещённым монархом был Николай. А посему среди участников парада необходимо представить тех, кому отряжено возвеличивать «Незабвенного», — музыкантов, художников, учёных, журналистов, писателей. Царь приказал изобразить и библиотекаря Эрмитажа, и учителя фехтования великого князя — цесаревича Александра. Для пущего эффекта можно показать и представителей низших сословий, верой и правдой служивших царю и отечеству, — первостатейных купцов, фабрикантов, лакеев, кучеров, сельского поэта — крепостного крестьянина Фёдора Слепушкина, и даже мастерового Петра Телушкина, сумевшего починить без лесов крест на шпиле Петропавловской крепости.

Среди 223 фигур на переднем плане картины изображена группа писателей — Пушкин, Жуковский, Гнедич и Крылов. Фигура Пушкина на полотне ещё не доказывает факта его присутствия на параде. Согласно апокрифной версии, в первом варианте «Парада» этой группы не было. В 1833 году был готов эскиз картины. Чернецов открыл двери мастерской для посетителей. Вот будто бы тогда кем-то и была подсказана царю идея среди прочей публики представить и знаменитых поэтов. Как было на самом деле, установить теперь трудно. Сохранился карандашный набросок Чернецова, изображающий Поэта в рост (ныне — во Всероссийском музее Пушкина в Петербурге). На нём рукой художника сделана пометка: Александр Сергеевич Пушкин. Рисован с натуры 1832 года, апреля 15-го. Ростом 2 арш. 5 вершк. с половиной. Педантичный Чернецов также отметил: рисовал в доме графа Кутайсова в Большой Миллионной. Академик живописи, выбившийся в люди из мещан, гордился, что первый поэт России обращается к нему на «ты». И в отличие от иных современников, фиксировал мельчайшие подробности общения с ним. Сам же этюд к портрету Пушкина на картине был, по-видимому, выполнен Чернецовым 26 января 1836 года на квартире Жуковского.

Был или не был Пушкин на параде, в данном случае не столь существенно. Значительно важнее другое — мы можем созерцать ещё один его прижизненный портрет. Чернецов был тщательным художником, умел добиваться поразительного, фотографической точности, сходства с моделью. Совершенно очевидно, что картина не является буквальным изображением события на Марсовом поле. И в этом её огромное преимущество. В противном случае мы бы