до крайних пределов напряжения, но вместе с тем исчерпал все свои возможности. От победы до поражения — один шаг… Мы видели, что вооруженные стражники, которых всегда посылают на такие зрелища для поддержания порядка, держат свои винтовки наготове. Они ожидали приказа, чтобы стрелять в Аписа, как стреляют в быка, если тот перепрыгнет через барьер к зрителям…
Вуарон утопил это воспоминание в шампанском и вытер бороду.
— В этот момент судьба послала для достойного финала не кого иного, как матадора Чисто, которого поначалу я принял за бездарного ремесленника. Оказалось же, что этот человек в душе был артистом. Он двинулся по арене к быку, спокойный и уверенный. Апис удивленно смотрел на него…
Чисто с плащом в руках встал в позу и крикнул быку, как равному: «Ну-с, сеньор, теперь мы кое-что покажем почтенным кабальеро!..» И он спокойно направился к умному Апису, который (мы это знали) одним ударом мог, если бы захотел, уничтожить его.
Дорогой друг мой, я хотел бы дать вам хотя бы отдаленное представление о непритворном добродушии, юморе, деликатности, с каким Апис, великий артист, ответил на это приглашение. Казалось, маэстро, утомленный работой в мастерской, по-домашнему расстегнув жилет, принимает не лишенного таланта ученика. Между ними мгновенно установилось взаимное понимание. И это имело свои основания.
Кристоф шепнул мне: «Теперь все в порядке. Чисто всю жизнь провел среди быков. Это сразу видно. Он был пастухом. Теперь все обойдется…»
Противники некоторое время примеривались, словно определяя, на какое расстояние можно приблизиться друг к другу. Тут Вилламарти позволил себе непростительную дерзость. Он вышел на арену, чтобы поддержать свою репутацию. И Апис встретил его… Он сразу загнал Вилламарти за барьер и начал топать ногами и фыркать, словно говорил: «Вон отсюда! Я занят с артистом». И Вилламарти удалился, навеки потеряв свою репутацию… Апис вернулся к Чисто. Казалось, он извинялся: «Простите, что пришлось прервать вас. Я не всегда могу распоряжаться своим временем. Мы, кажется, говорили, дорогой коллега…» Игра возобновилась.
Из уважения к Чисто Апис выбрал себе мишенью внутренний край плаща, тот край, который ближе всего к телу матадора. Апис верил матадору так же, как и Чисто доверял ему. На этот раз он позволил человеку взять на себя руководящую роль, приспособляясь к нему с неподражаемым здравым смыслом, искусством и темпераментом. Он позволил Чисто попеременно то загонять его в тень, то выставлять во всем великолепии, как того требовали восхищенные зрители. Он то неистовствовал, то притворялся, будто терпит поражение, то принимал позу отчаяния и покорности судьбе и тут же разражался новым приступом ярости — и все это как истинный артист, который знает, что он является лишь изобразителем чувства и не должен следовать ему вне своей роли.
Апис вдохновил Чисто. Казалось, грация и красота юности вернулись к этому почтенному быкобойцу. Утренняя заря отразилась во всем великолепии в заре вечерней…
Все уменье Чисто было в распоряжении Аписа; Апис с признательностью отвечал на маневры матадора всем, чему научился на ферме, в Апле, на пастбищах. Он носился вокруг Чисто, словно поток смерти; казалось, он вот-вот прыгнет к нему на плечи, он едва не задевая рогами человека, то с одной, то с другой стороны проносясь мимо него с грозным ревом и хрипом. Один или два раза (это было просто неподражаемо!) он взвивался на дыбы перед матадором, и Чисто должен был буквально выскальзывать из готовой обрушиться на него лавины грузного тела.
Эти двое артистов держали всех в таком напряжении, что пять тысяч праздных зевак не издавали ни звука, словно онемев, и только слышно было их дыхание, точно помпа работала. В конце концов это стало невыносимо. Оба они, человек и бык, поняли, что мы нуждаемся в передышке. И они перешли на буффонаду. Чисто отступил немного и начал дразнить Аписа словами. Апис же делал вид, что никогда не слыхал таких речей. Он изображал крайнее негодование. Зрители ревели от восторга. Затем Чисто перешел на другую игру. Он позволил себе вольности с коротким хвостом быка, на конце которого он повис, между тем как Апис делал пируэты.
Чисто словно вновь стал пастухом — грубым, беззаботным, жестоким, но понимающим. Апис же всегда был клоуном.
В продолжение этой игры Алис все время приближался к воротам, через которые быки входят на арену. Слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы хоть один из них вышел живым через эти ворота? Однако мы с Кристофом понимали, к чему клонил Апис: он рассчитывал, что Чисто спасет его, подобно тому как он пощадил матадора. Жизнь дорога каждому. Артисту, который в одну жизнь проживает много жизней, она тем более драгоценна…
И Чисто не обманул быка. Когда никто в зале не мог уже больше смеяться, старый матадор внезапно накинул свой плащ Апису на спину, одной рукой обнял его за шею, а другую протянул к воротам — гордым жестом, который мог бы сделать разве что Вилламарти, молодой и самодовольный, но никак не простой пастух, и крикнул: «Сеньоры, откройте ворота для меня и моего маленького ослика…»
И они открыли, пропустили человека и быка и захлопнули створки за ними.
Что было потом!.. Все зрители, от мэра до последнего стражника, сошли с ума на добрых пять минут, пока не загремели трубы и на арену не выбежал пятый бык, не умеющий думать, черный андалузский бык. Его, вероятно, заколол кто-нибудь. Но я уже, мой дорогой друг, не смотрел больше на арену…
