сделаешь всё, да, мама?

Вампиры за спиной усмехнулись.

— Конечно, мой принц, — прошептала вампирша, прижимая к себе сына. — Конечно, Джеймс. Я сделаю всё и даже больше.

Комментарий к

Первый раз пишу по этом фэндому, хотя очень люблю Сверхов:З Понимаю, что сейчас мало что понятно, но надо же сохранять какую-то интригу, XD. Надеюсь, читатели помогут мне исправить ошибки и укажут мои недочеты.

========== Часть 2 ==========

— А почему ты забрёл именно в эти края?

Бенни разворачивается лицом к девушке, протирая бокал. До конца его смены осталось около получаса, и Аллата обещала составить ему компанию в вечерней прогулке. Она сидела на стуле, поставив локти на барную стойку и по-детски болтала ногами.

— Тут живёт моя родственница, — Бенни протянул подруге фотографию и показал на девушку, стоящую рядом с ним. — Эта моя правнучка — Элизабет.

Аллата улыбнулась. Рядом с ней появился стакан виски, и Бенни с улыбкой пояснил:

— За счёт заведения.

Аллата улыбается. Вампирша всегда любила виски, да и вообще алкоголь. Бенни это помнит. Разговор идёт на нейтральные темы, пока мужчина что-то делает в баре, а Аллата внимательно наблюдает за ним. Вампиры не пьянеют, в отличие от людей, и даже сейчас Аллате немного горестно от этого — столько тайн можно открыть или выведать под видом пьяной. Но Аллата кусает губу и смотрит на Бенни через стекло стакана.

— Я закончил, — вампир убирает фартук, который смешил Аллату всё это время, и галантно подаёт руку подруге, помогая сесть со стула. Его действия сопровождаются такой смешной мимикой, что Аллата не смущается, а смеётся. Ох, Бенни не меняется.

На улице прохладно, но что до холода бессмертным существам? Аллата идёт перед вампиром, лицом к нему и, активно жестикулируя, что-то объясняет. Эта очень напоминает времена, когда они в последний раз навещали Грецию — 1701. Старик тогда решил найти новое место для своего гнезда, поскольку считал, что в Греции им поживиться нечем. Аллате было всё равно, она считала переезды очень интересным опытом. Но уехать они так и не смогла — на одной из яхт Бенни встретил греческую аристократку, Андреа Кормос, и ушел из гнезда. Они осели в Луизиане, а гнездо ненадолго перебралось в Болгарию, и Аллата всё ещё оставалась с ними. Она покинула гнездо после того, как Лафит был убит, и направилась в Швейцарию. Эта была любимая страна вампирши.

— Значит Швейцария, — Бенни усмехнулся. — Чего-нибудь нового не хочешь?

— Я была уже почти везде, — Милиссон улыбнулась и пожала плечами. Она поравнялась с вампиром и ловко взяла его под локоть. – Испания, Италия, Англия, Россия — 50 лет, это довольно большой срок.

— И что, нигде не задержалась дольше трёх месяцев? — поинтересовался вампир, ласково поглаживая ладонь девушки. Вряд ли он сам заметил своё действие, но Аллате на секунду показалось, что она может покраснеть.

— Да, как-то не задалось, — Аллата равнодушно пожала плечами, явно не жалея об этом. — Я задержалась только в Италии, потому что были кое-какие…обстоятельства.

Ветер усилился. Бенни напрягся.

— Какие же обстоятельства? — не смог сдержать любопытства Лафит, отмечая то, как резко сменилось выражение лица подруги. Оно приобрело отрешённо-холодное выражение, губы сжались в тонкую полоску, а брови сдвинулись на переносицу. Ей явно не хотелось что-то вспоминать, но вампиру хотелось узнать.

— Может всё-таки поделишься? — Бенни остановился, по-прежнему не выпуская её руку, заставляя смотреть на него. Аллата колебалась: как ей рассказать правду так, чтобы Сорренто не тронул её сына. Но если она сейчас не скажет, потеряет доверия того, кем дорожит больше всего. До ужаса неудобная ситуация, но вампирша не может отвести взгляд, поэтому начинает говорить тихо и неуверенно:

— Я жила в Швейцарии уже четвёртую неделю, что самый рекордный срок за эти года. А когда я вернулась домой в последний раз, то увидела на пороге корзинку с ребёнком, — на грустном лице Аллаты расползалось какое-то жалкое подобие улыбки. Если бы она могла плакать — уже бы плакала. — Я следовала законам, усыновила мальчика, дала ему имя Джеймс. Но сейчас я теряю сына.

Аллата осела на близлежащую корягу и подняла на вампира взгляд карих глаз. И без того тёмно-карие, в ночи они выглядели как две бездомных ямы. В них утонуть можно без всякого сожаления. И вампиру казалось, что он, после годов Чистилища, он вновь попал в эти ямы. А Аллате было очень больно. И даже страшно. Вероятно, в мире существуют закон, что горести и радости должно быть поровну. И в жизни Аллаты Милиссон этот закон был выделен более чем чётко: родилась в богатой семье — белая полоса, украли вампиры — чёрная, привязалась к Бенни — белая и так очень и очень много раз. Только вот, когда Лафит влюбился в эту гречанку, Андреа и был убит, и жизнь насквозь пропиталась чёрным цветом. Боль от потери была безумная. Именно так: Аллата словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит. Разум пытался оградиться от боли, Милиссон снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала её от страданий, зато не давала воспринимать реальность. Реальность, где не было его — Бенджамина Лафита. И тогда Аллата впервые поняла, что такое вампирская привязанность. Вампирская любовь. К сожалению, разделить её тогда не было не с кем, а теперь уже сложно.

Аллата поднимается и смотрит в глаза Бенни. Она всё-таки закончит рассказ, чтобы потом он знал, почему она его предала:

— Прошло около пяти лет, это было самое счастливое время в моей жизни. Сын даже принял меня такой, — Аллата раскинула руки. — Но когда мы переехали сюда, Джеймс заболел. Болезнь можно вылечить, но если запустить, то мой мальчик умрёт. Я была очень разбита в первые месяцы, а потом… потом появился ты, и я решила, что твоё появление — начало белой полосы. Теперь я буду сражаться со всем с удвоенной силой.

Бенни, проявляя необычайную нежность, провел рукой по гладкой щеке вампирши. Аллата подняла на него большие глаза, в которых вперемешку с удивлением плескалась такая безграничная любовь и преданность, что у вампира защемило сердце. Это можно было сравнить с теми чувствами, которые люди обычно испытывают на солнце посреди холодной зимы. Сердца Бенни тоже коснулось солнце, которое сейчас стояло перед ним. Бенни прикоснулся к её лицу обеими ладонями и наклонился — очень медленно, словно давая