привлекут за совращение несовершеннолетних.

Хоуп хихикает, зная, чего он от неё ждёт, а сама себя спрашивает: Что это было, комплимент? А на самом деле нравится ли ему такая малогабаритная жена или ему хочется вернуть себе эту дородную смуглую Кловер? Все, что он сказал ей, описывая Кловер ещё до того, как она сама с ней встретились, звучало так: – Вы с ней, конечно, не очень-то похожи. Так что никто не сможет упрекнуть меня в приверженности какому-то одному типажу, – сопроводив это двусмысленным смешком.

Тут Кловер в своем свободном тёмном платье из травчатого шёлка встает на ноги, после чего Хоуп с мужем делают то же самое. Все трое желают друг другу доброй ночи, причём без всяких тактильных жестов, ибо поцелуй или даже рукопожатие может быть совсем неверно воспринят.

Кловер уходит домой в одиночестве.

***

Поскольку Кловер и Джосайа сильно пили в то время, когда они были вместе, а он тогда был пьющим и преподавал философию в Беркли, то ей сейчас очень сложно было вспомнить, каким он был и как ей было с ним тогда. Всё, что она помнит, это одна сплошная пьянка (со смутными промежутками любви и сна) на фоне декорации с видом горной цепи Беркли-Хиллз на стенах ресторанов и баров Сан-Франциско.

Хоуп же почти все, что было между Кловер и Джосайей хорошо известно, ну а то, что он утаил, легко восполнит её живое воображение. Пытаясь уснуть после тусовки в их огромной кровати, где ей так прохладно и одиноко (муж-то примостился на другой стороне), Хоуп представляет себе такую картину: Джосайа и Кловер полулежат в тесной теплой односпальной кровати среди кучи сбитых простыней, попивают шампанское Калифорния и хохочут как ненормальные. Кловер, темноволосая и молодая, ещё более красивая, чем сейчас, а Джосайа без бороды, черные волосы едва тронула седина, лицо румяное (не землистое как сейчас) от горячительного, любви и длительного смеха. Затем она представляет себе их на стареньком пароме, плывущему в Окленд. Они стоят на самом носу и солёный ветер треплет их волосы. Они прикладываются к пол-литровой бутылке бурбона и кормят чаек орешками, пропитанными алкоголем – спаивают чаек и при этом хохочут, хохочут, хохочут! Сейчас-то он вообще не пьёт и, благодаря её, Хоуп, деньгам, ему не нужно работать. Да лучше б он пил как раньше!

Представить себе Кловер нагой несложно – ходячая скульптура Майоля или Генри Мура. Как же часто ей, Хоуп, не спится!

Кловер, впрочем как и всегда до этого лишь по мере крайней нужды, зарабатывает себе на хлеб в сфере промышленного дизайна. В данный момент, правда, она нашла работу даже получше, чем обычно. Она взялась изготавливать рекламные буклеты для одного музея, где отхватила совсем не хилый гонорар, да ещё в этот раз на удачу заказчик, попался, похоже, вполне себе цивильный, хоть и лысый да пузатый. Зовут его Грегори Ровенски, смуглый русско-израильтянин, энергичный, инициативный мужичок, который порою напоминает Кловер воздушный шар или несколько таких шаров, снующих по комнате. Этот Грегори настолько добр к ней, что, признавшись в том, что она занизила стоимость своих услуг, увеличивает ей гонорар. – Деньги совсем не то, ради чего стоит проявлять ложное благородство, – говорит он. – В меркантильном обществе просто глупо недооценивать себя.

Его совет показался ей дельным – вот было бы здорово, если б она могла зарабатывать столько денег, чтобы жить и ни о чём не тужить! Кловер всегда жила на широкую ногу и в одежде себе редко отказывала, только вот траты нервного напряжения были непосильными.

В знак благодарности она посвящает Грегори в свою обеспокоенность в отношении её друзей Джосайи и Хоуп. – Иногда мне кажется, что я чего-то не догоняю. Происходит нечто такое, что мне просто непонятно, – поясняет она ему.

– Смахивает на то, что вы им для чего-то очень нужны, – отвечает ей Грегори.

Хорошенько обдумав его слова, Кловер приходит к мысли, что в его выводе есть логика, хотя сначала это выглядит бредом. Ведь Хоуп и Джосайа любят друг друга, или нет? Кловер видит, что Хоуп просто бредит Джосайей, ну а тот просто всегда был сдержанным, всегда скрывал свои эмоции, да, Кловер это отлично помнит.

Кловер с Грегори пьют чай, который она тоже любит пить по-русски, очень крепким и с лимоном. Они сидят в тесной гостиной её квартирки, расположенной в районе Норт-Бич, в другом конце города от всё ещё полупустого жилища Джосайи и Хоуп. Благодаря своему общительному характеру, Кловер принадлежит к тем, кому людям нравится дарить какие-то вещи, её комнаты сплошь заставлены подарками, картинами и статуэтками от знакомых художников, папоротниками, соломенными цветами, грампластинками и книгами – сотнями книг, подаренных множеством друзей за многие годы. И будучи неспособной выбрасывать вещи, она почти никогда окончательно не порывает с другом или любовником.

Она работает на дому – в одном углу её гостиной стоит просторный наклонный стол, так же заваленный вещами, как и все остальное пространство в квартире. Трудно даже представить, как здесь вообще можно работать, но она просто работает, а делает это даже гораздо лучше и усерднее, чем можно было бы предположить, исходя из её не очень-то бурного темперамента. Большинство её друзей и несколько её щедрых заказчиков вроде Грегори говорят, что она такая славная. Сама же она не совсем уверена в этом.

Ну вот, похоже, что их с Грегори короткий разговор по поводу Хоуп и Джосайи подошёл к концу. Последнее слово, кажется, осталось за Грегори о том, что она нужна этой парочке для каких-то им одним известных целей. Так или иначе, но коль скоро очень маловероятно, что Грегори когда-нибудь встретится с ними, то Кловер не видит особого смысла обсуждать то, что, как ей иногда кажется, становится проблемой.

Вскорости Грегори, который вообще-то зашёл к ней оставить несколько пробных распечаток её буклетов, уходит. В подчеркнуто "русской" манере он целует ей руку – жест, комичность которого обостряется как объёмом его торса, так и лысиной.

Оставшись одна, Кловер с лёгким вздохом отправляется в спальню и начинает свой ритуал принятия ванны и одевания для похода на ужин с мужчиной, к которому она равнодушна. Периодически, но нередко, у неё возникает чувство, что она живёт как-то совсем не так, но при этом она плохо понимает, что с этим можно поделать.

Случается, что в Сан-Франциско весна врывается на улицу словно у неё крышу сорвало: бывает, посреди января наступают тёплые деньки,