священник Петр медленно двигался по утоптанной серой земле. Судя по его лицу, у него все было так же пусто и печально, как и у самого Умова. Иван почувствовал, как его начинает медленно грызть червячок сомнения. Все сделано правильно, капище вычислено, но результата-то пока нет. Вдруг он ошибся? Он знал, что ошибиться попросту не мог, но мало знать. Надо еще понять, почему на месте, где недавно явилась тварь из Нижнего мира, нет ни крохи волшебной силы?

Изяслав стоял у края капища, как вкопанный. Умов достаточно хорошо его знал, чтобы понимать: он нервничает. Не лезет в чужую работу, но терпеливо ждет результатов. За год совместной службы волей-неволей научишься понимать такие вещи.

Умов пришел в уже собранную команду. Остальные четверо знали друг друга несколько лет. Они хорошо сработались, но им был нужен новый волшебник, и командование прислало выпускника Южной крепости. Слабым, глупым или безответственным Иван не был — такие просто не выживают за два лета на Реке, если их не отсеют еще раньше. Но все равно при первом знакомстве между ним и остальной четверкой пролег если не ледок, то легкая изморозь. Эта изморозь растаяла после первого по-настоящему серьезного дела.

При первой встрече Петр и Умов не очень понравились друг другу. С Иваном все было более-менее понятно. Он пришел со стороны и в Особом приказе до этого не состоял. Выучился в Южной крепости? Так любой волшебник учился в одной из крепостей. Был на Реке? Так все стояли на границе. С точки зрения Петра, Умову еще предстояло доказать свою полезность. Иван почти сразу понял, что имеет дело с бескомпромиссным и категоричным человеком.

Воинствующий священник не выглядел богатырем. Ростом он был чуть ниже Умова и выглядел заметно младше. Гладко выбритое лицо и короткий ежик волос только усиливали это впечатление. К Петру очень подошло бы слово «юноша», если не обращать внимания на выражение его лица и манеру держаться. Уже потом Иван увидел, как священник двигается и насколько хороша у него реакция; как Иван и ожидал, первое впечатление оказалось обманчивым.

Священник и волшебник встретились взглядами и, не сговариваясь, покачали головами. Пусто.

— Совсем глухо, — сказал Петр. — Ничего пока не вижу. Ни следа. У тебя как?

— Так же, — ответил Умов. — Следов призыва нет. Ошибки быть не могло.

— Не могло, — согласился священник. — Значит, надо делать ивановскую пробу. Но я бы подождал, пока закончат остальные.

Петр многозначительно повел головой в сторону, откуда доносился лай пса.

— Я бы тоже, — кивнул Иван. — Не хочется тратить серебряную пыль без толку.

* * *

Тело лежало не особо далеко от капища, но нашли его не сразу. Умов поморщился; он видел немало покойников, он даже привык их видеть, но приятного в таком зрелище все равно было мало. Самое главное — огромную рану на шее — нельзя было не заметить. Вот она, разгадка всех странностей этого капища. Костлявого призывали на крови; с демонами это всегда хорошо работало. Не нужно было тратить время и силы, чтобы пробить барьер между мирами — кровь всегда приоткроет дверцу в Нижний мир.

Оставалось неясным, как именно подчинили Костлявого, если на капище нет ограждающих глифов. Их можно было нарисовать на земле или принести с собой — Умов на ходу придумал сразу несколько версий. Но охотников этот вопрос почти не волновал.

Восстановленный обряд давал шанс выявить почерк волшебника, который его проводил. Весь выход в лес многочасовым маршем и осмотром капища был затеян только ради этого. Будет почерк — будет лучше понятно, кого искать. Магов, которые совершенно одинаково колдуют, не бывает. Даже самое простое заклинание у двух волшебников выглядит хоть немного, но по-разному.

Иван отправился к идолу, как только он понял, что человека, тело которого они нашли возле капища, принесли в жертву. Заупокойная молитва — это дело священника, не его. Умова гораздо больше волновало то, что он увидит после пробы, чем их находка. Там, в кустах, лежал не близкий и даже не знакомый ему человек; еще один мертвец, не первый, которого он видел, и точно не последний.

* * *

Изяслав пробежал взглядом по бумаге.

— Все-таки нашлось? — спросил он, посмотрев на Умова.

— Нашлось, командир, — ответил Иван. — У меня получилось снять пробу.

Изяслав медленно кивнул и перечитал записку еще раз. Умов поймал себя на мысли, что он успокоился только сейчас. Иван знал Изяслава уже год, но все равно чувствовал в такие моменты легкий холодок.

Это Лютый с Богданом могли остаться в своих деревнях. Изяслав, Петр и Иван были из другого теста — из служилого сословия. Их троих объединяло общее знание, полученное с самого детства. Они проживут жизнь на государевой службе. Они будут воевать. Они будут служить до самой смерти. Но и внутри сословия имелись свои границы. Петр и Иван были похожи; они оба родились в небогатых дворянских семьях. Изяслав Всеволодович Игнатов был боярским сыном. Его отец получил имение не как жалование из царских рук, а по наследству.

При взгляде на Изяслава как-то по-новому, гораздо глубже и шире осознавалось значение слова «богатырь». Игнатов выглядел так, как будто пришел прямиком из старых былин: русый, бородатый, огромный, он был на целую голову выше Умова. Требовалось некоторое усилие, чтобы поверить в то, что этот человек не только носит доспех, как рубаху, но и ловок, как кошка. Изяслав родился для войны и вырос на войне. Когда Умов сидел над книгами, Игнатов впервые оказался на Реке. Он убил первого врага в тринадцать лет — в то время, когда будущих волшебников только-только подпускают к простым заклинаниям. Игнатов был старше и Петра, и Ивана на два года жизни и на десяток лет войны.

Он умел сражаться, он умел командовать и он мог заставить себе подчиняться. От него веяло холодом и какой-то незыблемой уверенностью. Изяславу почти не нужно было показывать свое превосходство. Оно просто ощущалось; его породили честолюбие, сила, умение и происхождение. Этому невозможно было научиться — такой урок можно только прожить. Именно поэтому Умову казалось, что Изяслав старше его не на два года, а на десять.

* * *

Солнце уже поднялось над горизонтом. Его лучи подсвечивали слой облаков; вдали, у самой земли, насколько видел глаз, расстилалась широкая и длинная красноватая полоса. Сразу над ней громоздился еще один широкий пласт темных, сине-серых, облаков. И только потом начиналось светло-голубое небо, которое на фоне двух тяжелых полос казалось чуть ли не белым. Солнце уже светило, но еще не припекало. Пять человек при заводных конях ехали так же, как и шли прошлым утром по лесу —