(КАС) Александра Шубина, посвятившему анализу идей Прудона часть книги «Социализм. „Золотой век“ теории».^[6] В то же время эта книга имеет тот недостаток, что автор относится к французскому социалисту излишне апологетично, некритично оценивая его идейное наследие.

Перед вами книга «Политические противоречия. Теория конституционного движения в XIX столетии (во Франции)», одно из посмертно изданных произведений П. Ж. Прудона. Это критическое исследование полутора десятков французских конституций, или конституционных проектов, которые так и не были приняты, но рассматривались правительством с 1789 по 1864 годы.

Прудон отмечал, что все рассматриваемые им конституции делились на два типа: авторитарные и демократические. При этом он указывал, что они являются взаимодополняющими друг друга, в том плане, что имеют между собой чисто внешние различия. Ведь их противоположности служат одной цели — равновесию государственной политической системы как таковой. Отсюда он делал весьма характерный для анархиста вывод: нет принципиальной разницы, является ли власть аристократической, демократической, монархической или какой-либо еще, так как все эти разновидности систем политического управления являются частью единого политического организма, целью которого является защита политического равновесия, предотвращение революций (с. 50–55).

При этом Прудон не просто критикует «конституционную» систему организации власти, но и доказывает, что до тех пор, пока будет сохраняться централизованный характер управления различными сферами жизни общества, ни один даже самый добросовестный социальный реформатор ничего принципиально не сможет изменить. Вместе с тем демократической системе управления от него доставалось даже больше, чем автократии. По его мнению, если вторая «грешит против истины и фактов», то первая и вовсе «изменяет самой себе» (с. 104). То есть Прудон имел в виду, что демократия хороша только на бумаге (ее теоретические основы сильно расходятся с реальной политической практикой); в то время как автократическая форма правления просто расходится с действительностью в своей практике, при этом не вступая во внутреннее противоречие.

Между тем, в книге проявляются не только лучшие стороны прудоновской публицистики, но и отрицательные. Так, в конце своего труда автор приводит некую притчу, из которой выводит, что женщина лицемерна даже перед самой собой, стремиться лгать даже себе. В этой притче Прудон проводит параллели, сравнивая Францию с ее множеством конституций… с продажной женщиной. Суть же деятельности оппозиционных правительству парламентских политиков он сравнивает со сводничеством.

В любом случае, книга Прудона «Политические противоречия» отчасти актуальна и сегодня, хотя сам французский теоретик анархизма и писал о том, что, по его мнению, любая книга устаревает через 20–30 лет после написания. Актуальность заключается прежде всего в критике конституционной (и шире — политической) системы устройства власти как таковой: правящие режимы сменяют друг друга, но суть остается одной: меньшинство правит, навязывая свою волю большинству. Разница по сути лишь в том, что одни политические режимы открыто (порой — силой) навязывают свою волю, другие же — скрыто, через выборы, плебисциты и т. п., хотя в реальности все это является лишь иллюзией свободы политического выбора. Другое дело что народ и правда может верить в справедливость подобного мироустройства.

Андрей Юрьевич Федоров.

Уважаемые читатели! По техническим причинам в настоящем издании пагинация книги приводится со страницы 3.

ГЛАВА I Народъ, который осудилъ свои учрежденія

Если есть стремленіе, въ которомъ болѣе всего обвиняется въ настоящее время наша жалкая страна, то это безъ сомнѣнія возвращеніе къ доктринальному образу правленія, или, выражаясь языкомъ менѣе неблагозвучнымъ, — къ конституціонной монархіи. Франція и при Бурбонахъ, и при Орлеанахъ, и при Бонапартахъ, не дѣлая никакого особеннаго предпочтенія ни одной изъ этихъ династій, стремится организоваться сообразно идеямъ и нравамъ 1830 года.

Такой поворотъ къ системѣ уже исчерпанной, самъ по себѣ представляетъ аномалію и не достоинъ націи созрѣвшей, здравомыслящей и обладающей собою. Намъ необходимо подтвердить это фактами, тѣмъ болѣе, что подобное ретроградное движеніе, за которое Франція заслуживаетъ упрека — не первое.

Вспомнимъ, что плебисцитомъ 1851 года Лудовикъ Наполеонъ провозглашенъ былъ президентомъ республики на 10 лѣтъ, съ предоставленіемъ ему права выработать конституцію на началахъ 1779 года, и что годъ спустя въ лицѣ того же Лудовика Наполеона возстановлена императорская власть съ сенатусъ-консультомъ, имѣвшимъ цѣлью сблизить конституцію 1852 г. съ конституціею 1804 г. или, по крайней мѣрѣ, согласовать ее съ духомъ послѣдней. Судя по этому, можно было, и даже слѣдовало, ожидать — если наполеоновскія реформы удержатся — близкаго и окончательнаго превращенія французской демократіи въ цезаризмъ или, лучше сказать, осуществленія великой идеи Наполеона I — создать третью имперію, на западѣ. Если допустить гипотезу прогресса путемъ реставрацій и ретроградныхъ движеній, то такой результатъ нельзя не признать естественнымъ и я, признаюсь, вполнѣ его предугадывалъ.

Однако вопреки всѣмъ соображеніямъ, которыми повидимому объясняется подобное превращеніе, аналогіи между первою и второю имперіями не оказывается и даже можно сказать, что не взирая на тождество имени, титула и до извѣстной степени самой формы, эти двѣ системы не могутъ быть разсматриваемы какъ продолженіе одна другой; ихъ судьбы не связаны между собой; между ними нѣтъ даже сродства; это копія или поддѣлка. Иниціатива Наполеона III доказала это вполнѣ. Въ то время, когда менѣе всего можно было ожидать, 24 ноября 1860 г. декретъ его величества возвѣстилъ странѣ поразительное рѣшеніе императора, въ которомъ онъ вмѣсто того, чтобы за одержанныя имъ побѣды въ Крыму и Ломбардіи потребовать увеличенія власти, казалось, заботился о томъ, чтобы сложить съ себя долю ея бремени; казалось, трудная задача власти и сопряженная съ нею отвѣтственность слишкомъ тяготили его; онъ приглашалъ народныхъ представителей раздѣлить съ нимъ эту власть и призывалъ ихъ къ контролю, возвращалъ свободу слова и открывалъ трибуну; однимъ словомъ, онъ признавалъ, что условія правленія въ 1860 г. не представлялись уже такими, какими они были въ 1804 году, и что система брюмера въ приложеніи къ декабрю уже болѣе не дѣйствовала; это значило, что передъ нами совершается историческая послѣдовательность и факты не повторяются