осмелюсь несколько продолжить нашу беседу.

— А что такое? — спросил государь. — Говорите, я слушаю со вниманием.

— С тем условием, государь, что вы позволите мне высказать совершенно свободно мои мысли, внушенные мне вашими последними словами.

— Разумеется. Говорите со мной вполне откровенно.

— Я был бы рад, — сказал Сеймур, — если бы ваше величество присовокупили несколько успокоительных слов насчет Турции.

Император сдвинул брови. На мгновение показалось, что слова Сеймура неприятно поразили его. После некоторого колебания он сказал твердо, по дружески:

— Вы сами знаете, что дела Турции находятся в самом дурном состоянии. Турция близка к полному распаду. Ее гибель была бы, однако, несчастьем для всей Европы. Необходимо, чтобы Англия и Россия пришли к вполне сердечному соглашению по этому вопросу и не предпринимали ничего втайне друг от друга.

— Я уверен, что британское правительство вполне разделяет этот ваш взгляд, государь, — сказал Сеймур.

— Видите ли, в чем дело, — сказал Николай. — На нашем попечении находится больной человек. Я говорю вам откровенно, что для нас было бы несчастьем, если бы этот больной человек умер, ускользнув из наших рук.

— Если я правильно понял слова вашего величества, — сказал Сеймур, — вы считаете расчленение Турции делом весьма возможным.

— Совсем напротив, — поспешно возразил император. — Я знаю, что мне приписывают какие-то завоевательные стремления. Я не разделял и не разделяю идей моей бабки императрицы Екатерины. Мое государство так обширно, что приращение территории само по себе заключает опасность. Целость Турции нимало не угрожает моим интересам. Есть другая сторона вопроса. В Турции есть несколько миллионов христиан. Есть чувства и обязанности, которых никогда нельзя терять из виду: Россия получила свет христианской веры с Востока и это налагает на нее известный долг. Я уже сказал вам: Турция больной человек. Лучше нам предупредить ее падение, нежели ждать катастрофы. Вот пункт, по которому я желал бы иметь содействие вашего правительства.

— Но, ваше величество, мне настолько известны намерения моего правительства, что я могу наперед поручиться в одном: Англия, во всяком случае, не станет предупреждать событий и ввиду одной возможности падения Турции не решится располагать судьбою своего старинного друга и союзника.

— Это хорошее правило, — возразил император. — Но все же важно, чтобы мы поняли друг друга: иначе события захватят нас врасплох. Теперь снова скажу вам с полной откровенностью: если Англия думает утвердиться в Константинополе, я этого не допущу. Я со своей стороны обещаю не трогать Константинополя. Я говорю, конечно, о захвате. Не могу ручаться, чтобы обстоятельства не вынудили меня временно занять его…

Сэр Сеймур с минуту помолчал, ясно сознавая громадную важность последних слов государя. Наконец он сказал:

— Быть может, ваше величество точнее нас осведомлены о положении Турции. Из переписки с лордом Росселем я не вывел заключения о скорой гибели Оттоманской империи.

— Я повторяю вам, — сказал государь с оттенком нетерпения, — что больной человек умирает. Здесь является множество вопросов, которые надо решить заранее. Придунайские княжества и теперь состоят под моим покровительством. Пусть так останется. Сербия сможет устроиться таким же образом, также и Болгария. Что касается Египта, я понимаю все значение этой территории для Англии…

— Что касается Египта, — перебил Сеймур, — смею ответить, ваше величество, что Англия всегда заботилась лишь об обеспечении торгового пути в Индию…

— Хорошо, — сказал государь. — Пусть ваше правительство подумает обо всем этом. Я доверяю английскому правительству. Я не требую от ваших министров никаких письменных обязательств. Я желал бы свободного обмена мыслей и в случае надобности слова джентльмена. Этого между нами достаточно.

Сказав последние слова, государь встал, на этот раз решительно раскланялся с Сеймуром и возвратился в залу, где его ожидали с нетерпением и даже с некоторым беспокойством.

Государь пробыл еще около часа и уехал в Зимний дворец в отличном расположении духа. Было около двух часов пополуночи, когда Николай Павлович вошел в свою спальню. Старик камердинер сладко спал в прихожей, в кожаном кресле. Николай Павлович не стал будить его, вошел один, прилепил восковую свечу к выдвижной дощечке, сделанной в киоте, и, став на колени, долго молился. Раздевшись без посторонней помощи и потушив свечу, он лег на складную походную постель и укрылся вместо одеяла офицерской шинелью.

Шестнадцатого февраля 1853 года прибыл в Константинополь на пароходо-фрегате^[8] "Громоносец" российский чрезвычайный посол генерал-адъютант, адмирал и сверх всего светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков^[9], потомок известного петровского фаворита.

Меншиков был одним из наиболее доверенных лиц государя. Его считали скупым, но, подобно Орлову, он пользовался репутацией безукоризненной честности, что при тогдашнем взяточничестве и казнокрадстве, проникавшем в самые высшие сферы, было качеством весьма важным. Государь долго колебался, кого послать в Константинополь: Орлова^[10] или Меншикова? Избрав последнего, Николай Павлович перед отъездом князя из Петербурга дал ему несколько общих наставлений. Между прочим, Николай Павлович заметил Меншикову, что его серьезно огорчают слухи о вольнодумстве князя.

— Это клевету изобрели мои враги, — сказал Меншиков. — Меня не любят за то, что я всем говорю правду.

— Помни, Александр Сергеевич, что ты едешь защищать православную веру, — сказал ему государь на прощание.

Пароход "Громоносец", на котором ехал Меншиков, приближался к Буюкдере^[11], предместью, где находился летний дворец русского посольства. "Громоносец" постепенно убавлял ход. Навстречу ему вышел пароход "Грозный", на котором ехал чиновник Озеров, временно управлявший делами русского посольства.

Меншиков стоял на палубе вместе с вице-адмиралом Корниловым^[12], окруженный блестящею свитою, преимущественно из гвардейских офицеров. Князь говорил своим неприятным, несколько дребезжащим голосом с молодыми адъютантами, из которых многие видели Константинополь в первый раз, и читал им целую лекцию о достопримечательностях города. Князь отличался энциклопедическим образованием.

Меншиков был высокий старик, весьма преклонных лет, но еще вполне бодрый, с седыми усами и густыми седыми бровями, из-под которых светились умные синие глаза. Саркастическая улыбка редко сходила с лица его, и князь постоянно язвил кого-нибудь и