понятно!

- Поняла, - значит, порядок, - с облегчением улыбнулся Петухов.

- Только я то поняла, что тебе самому непонятно, - сурово сказала Соня, - и сбить тебе меня не удалось. Я твой манёвр сразу разгадала. Трус ты. Вот и всё!

Петухов встал в повелительную позу, словно при команде «Смирно», вздернул подбородок, вытянул руки по швам.

Но Соня злорадно повторяла, не обращая внимания на его позу:

- Трус и даже трусяга, трусович. Перепугался, что его любят без памяти... И ещё толкал, чтобы отступила на заранее подготовленные им позиции. Хорош! Но я не из таких, чтобы отступать. Я от тебя не отступлюсь. Понял? Не отступлюсь, и всё! Раз полюбила, - значит, точка. Хоть в другую часть отчислят, всё равно и оттуда буду любить, хоть живого, хоть мёртвого, хоть какого...

Произнесла сквозь зубы, с презрением:

- И не потому, что ты какой-то особенно хороший. Есть и получше тебя среди комсостава и рядовых. Но я тебя люблю не за что-нибудь, а вообще. Люблю, и точка.

Склонив бессильно голову, Соня разрыдалась.

Если учесть, что фронт есть фронт, и ближе всего к противнику ротное подразделение, и промежутки между боями на переднем крае заполняют методической пристрелкой, мертвенным сиянием осветительных ракет и профилактическими пулемётными очередями, редкими, но смертоносными снайперскими выстрелами, то нужно прямо сказать - передний край не лучшее место на земле для свиданий. Тем более заметив однажды, что, когда Соня пришла к нему в дот, солдаты деликатно покинули надёжное помещение и, скорчившись, долго сидели в неглубоком ходе сообщения, пригнув головы от звонкого посвиста трассирующих пуль и вытряхивая землю из-за воротников шинелей после разрыва мин, Петухов стал назначать встречи с Соней под открытым небом, в могильной тесноте неполного профиля окопа, стенки которого сотрясались и оползали от взрывов падающих где-то невдалеке снарядов, и с бревенчатого бруствера щелчками пуль срывалась острая щепа.

Провожать Соню он не ходил, а ползал, временами повелительно накрывая её затылок ладонью, вжимая лицо её в землю, когда чуял тугое трепетное колыхание воздуха от летящей мины или снаряда.

Ни она, ни он никогда до войны не ходили на свидания, поэтому такая обстановка казалась им вполне подходящей, как послевоенному поколению свидания у памятников, возле городских часов, у входа в метро или у будки телефона-автомата.

То, что Петухов командовал людьми иногда вдвое старше его по возрасту, и каждый раз после боя испытывал животную радость оттого, что он пока ещё живой, и к смерти относился только обидчиво, досадливо, как к потере «активного штыка», отчего другим, живым, будет труднее сохранять жизнь, раз их становится меньше, - всё это он считал вполне нормальным и естественным.

Научившись подавлять в себе проявление страха (чего он больше всего боялся, так только того, что этому великому солдатскому умению не научится!), он обрёл то властное спокойствие и сдержанность, которые и внушают солдатам при таком командире уверенность в бою.

На войне он был почти доволен собой и горд товарищами.

Война стала его жизнью. И только когда вошла в его жизнь Соня, он был ошеломлён счастьем, пугался счастья, как чего-то совсем незаслуженного, непрочного, как вообще человеческая жизнь на войне.

Соня пожаловалась Петухову:

- У вас в роте, словно в коммунальной квартире, всё про всех знают. Я ещё до расположения не дошла, а в пункте боепитания нахально советуют: «Овражком иди, потом слева ход сообщения, дальше траншея в полный профиль, потом свернешь снова - по левую руку ход сообщения - прямо до огневой позиции станкового. Там лейтенант Петухов за противником лично наблюдает... »

- Почему же нахально указывают? - обиделся за своих солдат Петухов. - Маршрут указали вежливо, правильно.

- Может, я не к тебе шла, а к кому-нибудь другому! - возмущенно сказала Соня.

- Они о тебе наилучшего мнения. Подобных плохих мыслей не допускают, - упрекнул Петухов.

- Откуда они знают, что я только ради тебя на передовую бегаю?

- Бдительность солдата должна быть на высоте, - уклончиво пояснил Петухов. - Солдат не только за чужим передним краем наблюдает, но и вообще. - И деловито похвалился: - Я ребят-сапёров, которые нам тут позиции оборудовали, попросил о любезности: вон за тем бункером, прямо в той красивой рощице - видела? - хотя бы несколько хороших могил впрок изготовить.

- Какие ещё могилы? - изумилась Соня.

- Ну нам для себя. А то после боя люди измученные, лопата из рук валится, на три штыка выкопают, и всё.

- Гриша, ты о чём со мной говоришь? - возмутилась Соня.

- В бою, знаешь, нечаянно даже убивают, приходится соображать о последствиях.

- Ну зачем ты так? - скорбно сказала Соня.

- Для того, чтобы ты на передовую не ходила, не отважничала. Я человек выдержанный. Отнесем на плащ- палатке. Салют из личного оружия, и закопаем.

- И тебе меня не жалко?

- Потому и говорю грубо - не ходи.

- А как же встречаться?

- Может, сразу после боя? Или на марше?

- Глупый ты, по расписанию не любят.

- Ну смотри, я тоже не железный. Не станет тебя, у меня тогда ничего существенного на всю жизнь, - пригрозил Петухов.

- Гриша, а у тебя в довоенной жизни какой самый - самый счастливый день?

Петухов задумался, потом сообщил:

- Сестренка у соседа стекло мячом вышибла, а я признался, будто это я. Он меня прутом, а мне смешно - обманул.

- Ну зачем ты себя, хорошего, так уродуешь? - упрекнула Соня. - Всегда от меня защищаешься грубостью.

- Это верно - защищаюсь, - буркнул Петухов. - Я ведь и смотреть на тебя пристально не могу, такая ты вся складная, светлая.

- Блондинка, - подсказала Соня.

- Не люблю я этого слова - блондинка, - поморщился Петухов. - Его почему-то с подмигиванием произносят. Даже в морду хочется дать, как услышу.

- Вот видишь, какой ты нервный стал.

- Будешь нервным, когда в полнокомплектной дивизии живой силы - десять тысяч штыков, а вашего брата сотни не наберется.

- Значит, гордись, что я тебя из десяти тысяч выбрала, - торжественно сказала Соня.

- То есть как «выбрала»? - вскипел Петухов.

- А так, - улыбнулась Соня, - целилась, целилась и пиф-паф - прямое попадание в твоё так называемое сердце.

Петухов взял ладони Сони в свои, прижал к своему лицу, потом стал целовать её руки между пальцами. Соня тяжело задышала, лицо её побледнело.

Немецкий снайпер, наблюдая через оптический прицел, бил по насыпи окопа, в котором находились Петухов и Соня. На выстрелы вражеского снайпера ответил наш. Забил немецкий станковый, по нему ударили из ротного миномёта. Соня, держа за шею Петухова, шептала ему в губы: - Ну и пусть, пусть стреляют, а нам хорошо, а мы с тобой бессмертные...

4

Ночью Петухов с группой бойцов