работал на заминированной полосе, готовя проходы для танков, и он поймал себя на том, что было так несвойственно ему.
При извлечении самых сложных взрывных устройств у него потела не только спина, но и руки, и пальцы его не были, как прежде, уверенными, самостоятельными, когда он вывинчивал взрыватели.
Всё это Петухов оценил как последствие столь взволновавшего его признания Сони, от которого он и стал чрезмерно дорожить своей жизнью, хотя раньше никогда за сохранность своей жизни столь недозволительно не опасался.
Потом он хмуро пожаловался Соне:
- Если по-человечески, так я изо всех, может, самый счастливый. Потому, что такая, как ты, вся при мне. Даже при личном твоем отсутствии, а вся при мне. Я думал, такого не бывает. А вот получается... бывает. Но всё-таки мое соображение по поводу этого самого - тоже правильное. Пока война, личное счастье не содействует правильному поведению в боевой обстановке, а отвлекает от поставленной задачи. На минном поле работал и из-за тебя так собой дорожил, аж пальцы деревенели на взрывателях, а такое их поведение может вызвать даже нежелательный эффект.
Глаза Сони мгновенно осветились радостью, но тут же озабоченно погасли, она поспешно произнесла шепотом:
- Я вам, товарищ лейтенант (Петухов тогда ещё был только младшим лейтенантом), даже клянусь чем хотите, больше ни словечка о нас с вами, ну только самый обыкновенный разговор, будто мы только сегодня познакомились, а как насчёт завтра - мы вовсе не интересуемся. Так согласны?
- Не получится. Слова, они сами по себе полезут, от души. Да и без слов всё теперь ясно, - сокрушенно признался Петухов.
- Так как же быть? - тревожно спросила Соня. - Может, временно попроситься в чужую часть?
- Ещё хуже, пожалуй, получится, - вяло промямлил Петухов. - Я себя по этой линии ещё не знаю, не испытывал, но, возможно, вдруг полного доверия у меня к тебе не обнаружится?
- Ревновать станешь! - радостно рассмеялась Соня. - Так это мне просто приятно!
- Тебе! А мне - как ржавый взрыватель.
- Ревность - доказательство любви, - наставительно сказала Соня.
- От такого доказательства люди страдают хуже, чем от слепого ранения, - хмуро обронил Петухов.
За Петуховым в части установилась прочная репутация устойчивого в бою и вдумчивого к подчинённым офицера. Среди старшего командного состава были ещё живы те, кто помнил Петухова совсем иным, старательным, безбоязненным солдатом.
Тогда в бою он вёл себя как школьник на уроке. Распластавшись по-пластунски, подползал к отделённому и, подняв руку, просил:
- Разрешите обратиться?
- Чего тебе?
- Можно, гранату брошу?
- Куда?
- В их окоп.
- До него ещё ехать и ехать на брюхе.
- А я бегом добегу.
- Лежи, пока из тебя покойника не сделали! - свирепел отделённый.
- Значит, жалко?
- Похоронную команду тобой затруднять жалко!
Спустя некоторое время Петухов добыл у противника ручной пулемёт. Но никому об этом не доложил. Вычистил, изучил, как с ним обращаться, и в первом же бою сам занял себе огневую позицию со своим пулемётом. Потом он стоял перед командиром взвода потупившись, а тот его отчитывал за самовольство.
- Ты же меня в заблуждение ввёл, - упрекал взводный. - Слышу, немецкий ручной на фланге стучит. Ну, значит, немедля огнём накрыть - по логике. Значит, он вклинился, а выходит, это ты самовольничаешь. - Пояснил строго: - Бой - это прежде всего строгая организация огневых средств, дисциплина, порядок. Культурный боец должен понимать. - Приказал: - Трофейное оружие сдать!
- Но он мой, - скорбно сказал Петухов, - я же его в бою сам достал.
- Нехорошо, товарищ Петухов! Такое собственничество в себе подавлять надо.
- Я же просился в пулемётчики, а вы отказали.
- Значит, сам себя обеспечил и назначил? Некрасиво, товарищ Петухов, очень некрасиво!
Но по солдатской цепочке о Петухове распространилось уважительное суждение как об инициативном бойце, соображающем.
Поскольку солдатская биография Петухова складывалась на глазах всего подразделения, бойцы гордились его офицерским званием, словно они сами присудили ему это звание, и высшей похвалой звучало: «Такой командир подразделения не подведет, потому что он в подразделении же и воспитанный».
Поэтому бойцы с доброжелательным тактом относились к связистке Соне, когда она зачастила в их расположение.
Любовь Сони к командиру их взвода бойцы считали вполне заслуженной его наградой и даже гордились, что Соня выбрала именно их командира, а не из соседних подразделений, хотя там тоже были офицеры храбрые, и тоже молодые, и даже по наружности более видные.
Рост у Петухова средний, глаза узкие, скулы углами, усы никак не получились из редкого рыжеватого волоса. Отращивал их только для солидности вида.
Но душевная сила его была в уважении к людям.
Приказание в бою он отдавал не крикливо, а задушевно, задевая бойца за самое потаённое, главное. Не забывал в пылу боя к тем, кто старше по возрасту, обращаться на «вы», величал по имени-отчеству. Вот это самое простое, а трогало сильнее самого сильного боевого лозунга.
И в бою он умел радоваться успеху бойца и под огнём подползал, чтобы отметить его своей радостью.
А если кто начинал колебаться в бою, дорожить своей жизнью больше, чем жизнями товарищей, Петухов такого не обличал сразу при всех, а только потом интимно беседовал - огорчённый, расстроенный.
- Как же так? - спрашивал. - Бой - дело коллективное. Один за всех, а все за одного. Сегодня ты товарища огнём не прикрыл, а завтра он тебя за это не прикроет. Это же самому тебе невыгодно. Самое верное в бою - жизнь себе сберечь, когда твёрдо знаешь, другие за тебя беспокоятся, а если ты за них не беспокоишься, почему они должны за тебя тревожиться? Так что не советую больше индивидуально самосохраняться, самый ненадёжный способ.
Соня, как и многие девушки-фронтовички, оборонялась от чрезмерного внимания со стороны мужского состава вызывающей дерзостью на грани оскорбительной грубости. И так прочно освоила эту защитную манеру, что на узле связи даже подруги считали её недовоспитанной.
- Тебе майор - цветы, а ты хамишь, словно он не цветы, а гадюку в спирту всучил.
- Если б его жене в тылу кто букет преподнес и она за это вся рассиялась, как бы он, узнав, реагировал? - пожимала плечами Соня.
- Но он же одинокий, мы в штабе у кадровика проверили - холостяк.
- А я одиночеством не страдаю!
Усмехнувшись, Соня пояснила:
- Вначале они все становятся томные, тихие, вроде как тяжелораненые, на душевность вызывают, а чуть бдительность утратишь - они в атаку. Знаю их шаблонные методы. Схамишь заранее - сразу дистанция, порядок.