Литвек - электронная библиотека >> Семен Исаакович Кирсанов >> Поэзия >> Искания >> страница 33
как цыганочка, костьми
плечевыми, локтевыми,
и с косою у плеча
(ча-ча-ча, ча-ча-ча),
сцеплена железными
скрепками протезными,
щелкая старыми,
вспухшими суставами,
развороченная вся,
позвоночником тряся,
и верча ключицами,
и стуча ступицами
(до сих пор остеомит
эти косточки томит),
ставит пятки – фу-ты ну-ты,
и лопатки вывихнуты,
и опять-таки стуча:
ча-ча-ча, ча-ча-ча,
желтый зуб в челюсти, две свечи в черепе полыхают вместо глаз, звезды светят через таз, во те раз! Смерть на зов отозвалась, свои кости волоча, ча-ча-ча, ча-ча-ча. За ключицами – коса, Смерти-матушки краса, с лезвием жердь.

Говорит Смерть:

– Подойди поблизче, воине Аниче, поклонись понизче. Я твоя матка. Помирать сладко?

Закричал Аника-воин, и не криком – дробным воем!

– Смерть, моя матка, помирать не сладко, дай прожить три года, будет тебе выгода, я тебе на выгоду своих братьев выведу. Убери жердь.

Говорит Смерть:

– Воине Аниче, поклонись понизче. Я и месяца не дам – вызывал-то матку сам? Выйди-тко, дитятко.

Закричал Аника-воин, и не криком – смертным воем:

– Матка Смерть, моя родня! Дай прожить еще три дня. Я Алену молоду на замену приведу. Убери жердь.

Говорит Смерть:

– Воине Аниче, поклонись понизче. Уж давала, годувала. А не дам и три часа. Вот те острая коса.

Ох, косы касание! Сказано в Писании:

«Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет власть имеет, всеми Смерть владеет».

И с косою на плече,
и в глазницах по свече,
и назад поглядывая,
подгибая лядвия,
мосолыжками треща,
узкоребра и тоща,
и качая черепком
по-над шейным позвонком,
с выломанной полностью
гайморовой полостью,
с трещинами лобными,
с выпавшими пломбами,
щелью челюсти ворча, что зубного нет врача, Смерть уходит, что ли, в гости, свои кости волоча, ча-ча-ча, ча-ча-ча, пальцами потряхивая, камфарой попахивая.

…Во степи стоит курган. На Анике – черный вран. Пьет он кровь струящуюся. Рядом острый ятаган и петельчатый аркан. И на каске – ящерица. Царь Аника – бездыхан. Не добился Мастера. А ведь ждет династия – все потомство Настино!

Поздно – час двенадцатый. Завтра – сказ двенадцатый.

Сказ двенадцатый
Во своей канцелярии, за дубовым столом с канделябрами, граф Агрипп, покоен и бодр. Вишь, брат, – полный порядок. Выбрит, гладок, сюртук округлился у бедр. Как же! Экий размах-с!

Мирно спи, Емельянушка-Макс. И тебе-то в могилке приятнее. Королевство во славе, в красе. И питает его предприятие – «Мастер-На-Руки-Все».

Может сеять, и веять, и печь оно. Все умеет, шельмец. Двести тысяч царей обеспечено и столом, и престолом. И с безрыбьем конец, с недосолом.

Дело только за малым – за тем добрым малым.

Уж Аника-то не подведет, на аркане его подведет. Но – гляди в оба у гардероба. Лишь возникнет Аника, войдя, – тут же с цепью и стражей – судья. И в Бастилию, за насилие. Мысль не напрасная – личность Аника опасная. И любовь тому Мастеру дать, чтобы Власов наказ соблюдать, – есть блудница у нас Мессалинка, что поет «Эх, калинка-малинка». Не учить – как любить – ее. А покуда прибытия ждать, надо события упреждать, учреждать Учреждение. Граф во всем ценил упреждение.

Первым делом – перст направляющий. Управляющий, щи сметаной себе заправляющий. Должность сия, перста, для его сиятельства. Обувь шить ли, пластроны стирать ли – в каждом деле нужны надзиратели, чтобы вроде спиц в колесе

На́-Все-Руки
   работали все:
     месили и квасили,
   солили и красили,
пекли, волокли,
   клепали, трепали,
     переливали, вертели,
   полировали.
Их артели место в подвале.

А над ними бдительный взор, ревизор, чтобы Мастер, тово, не припрятал товара, со стерляжьей ухи не сиял бы навара – рук-то целых аж две у него!

Вот как раз сюда и царей.


Царь Кирей различает, что лук, что пырей.

Царь Ерема не плох для приема сапог.

Царь Тит за валяньем сукна приглядит.

Царь Касим, пожалуй, кассир.

Святополк в рыбе ведает толк.

Царь Георг знает масляный торг.

Царь Онуфрий – ботинки да туфли.

Царь Федот – счетовод, но по линии соков и вод.

Царь Антип – неприемлемый тип, он спиртное приемлет.

Царь Тарас – чтобы Мастера тряс, если задремлет.

Царь Евграф – налагать на работника штраф.


А цари ведь шиты не лыком. Норовят и украсть. Не ударить бы ликом в грязь в предприятии столь великом. Да присмотрит за ними князь Освинясь. А чтоб князь не соделал чего с добром, да присмотрит за ним барон Ван-Брон. А чтоб их уберечь от соблазна – да взирают в четыре глаза герцог Герцик и граф Джераф, поощрения возжелав.

А дабы соблюдать проформ – надо Мастеру дать прокорм, чтоб помои не кисли. И про что его мысли? Несгораемый нужен ларец, никакими ключами не отворец, для особых бумаг помещения. И нужны для царей помещения. А для этого годен Макс-Емельянов дворец – двести лет как свободен. Был забыт и фанерой забит.

Так что дело ясно до йот. Граф Агрипп указ издает – звать врача, палача, живописца, пиита, открывать помещенье, какое забито, отрывать от дверей фанеру, занавесить брезентом богиню Венеру, красить в сурик полы, тронный зал разделить вроде улья да расставить столы и конторские стулья, перья выдать, которые чинятся, наливать чернила в чернильницы, вешать на стены Максины лики и Настины, и – покуда – терпение. Делать вид, как бы Мастер на месте.

Во дворце – только перьев скрипение.

А вот Мастера как бы и нет. От Аники ни слуха, ни вести. Уж царями разграфлены пухлые дести. Ходит граф аккуратно к себе в кабинет. И сидит, как бы Мастер на месте. А вот Мастера как бы и нет. Граф Джераф изгибается – предан без лести и глядит, как бы Мастер на месте. А ведь Мастера нет!

Как зелен огурец
цельно-малахитовый –
с утра до ночи дворец
занят волокитою.
От зари до зари
дело делают цари.
Ставят крестики и птички,
заполняют рапортички –
что обязан Мастер дать,
что принять и что продать.
И зевают с одури
Карлы, Павлы, Федоры,
а Людовики с Петрами
чешут спины скипетрами.
Антиохи и Титы
охают от скукоты.
От безделья окосев,
говорят величества: –
Мастер-На-Руки-На-Все
номинально числится,
как бы есть и как бы нет, –
в этих обстоятельствах
зря на службу в кабинет
ходит их сиятельство.
А еще, роняя