Прозрение Валя Ворона

   Валька, поскрёбыш в семействе истопника Воронцова, лежал на лавке, хрипел и задыхался. Его шею нещадно колол шерстяной чулок, который мама принесла от соседей. У них была громадная собака, вся в кудельках пружинистой шерсти. Её стригли, чесали и вязали чулки, которые сначала долго носили не снимая, чтобы они пропитались потом. От этого они получали целебную силу. Затем их обматывали вокруг больного места. После вонючего чулка на коже оставался сальный след.

   Мать думала, что чулок избавит Вальку от глотошной болезни, которая давила всех малых ребят в слободе. Хворь уже победила доктора, измождённого работой. Он сначала прописывал порошки, но увидел, что их не покупают у аптекаря, и стал просто раздавать. Мазал горло ребятам и всех отправлял в городскую больницу. Но никто туда не поехал. А зачем? Бабка Потычиха научила матерей рубить глотошную топором. Двое них, что поудачливее и половчее, глотошную зарубили и своих ребят спасли. Другие оказались невезучими. Манька Силантьева вообще раскроила голову своему младенцу - то ли приняла его за болезнь-лихоманку, то ли от усталости у неё в глазах всё помутилось и перепуталось.

   Валька видел глотошную и пытался сказать об этом матери. Но не получалось - голоса не было. А родительница сидела у стола перед керосиновой лампой, уронив простоволосую голову на руки. Третью ночь сидела. А до этого - ещё три ночи провела у гроба Саввы, старшего брата, весёлого семилетки, с которым болезнь расправилась раньше.

   В ночь смерти Саввы Валька проснулся и увидел старуху, которая стояла возле угла, где изголовье к изголовью были поставлены лавки братьев. Её красные глаза пылали ярко и злобно, из чёрного рта высовывался длинный язык.

   Валька хотел закричать, но горло не издало даже хрипа.

   Старуха подошла совсем близко, нагнулась над Валькой. Язык, который брызгал слюной, мелькнул над самым его лицом. Но глотошная почему-то не напала, скользнула к Савве и вдруг рухнула на него всем телом.

   Валька увидел, как пальцы братишки несколько раз царапнули одеяло, а потом скрючились.

   Этой ночью Валька несколько раз открывал слипшиеся от гноя веки и видел рядом морщинистое лицо с красными глазами-угольками. И каждый раз всё ближе и ближе. Старуха сразу подавалась назад; с теми, кто не спит, ей не справиться.

   Он вздрогнул от приступа головной боли и нехватки воздуха и в который раз увидел мерзостную рожу старухи. Валькина грудь ходила ходуном от невозможности вздохнуть, в горле булькало. Перед глазами колыхалась туча вёртких мушек, а старуха всё не исчезала.

   - Ну же, пошла прочь! - хотел крикнуть Валька.

   Но из горла вылез вязкий комок, налип на зубы. Теперь рта не раскроешь.

   Валька запаниковал, стал распутывать чулок на шее, разбрасывать подушки. Ему удалось пнуть табурет, на котором стоял стакан с водой.

   От звука проснулась мать, обвела избу непонимающим взглядом, словно бы не узнала ничего вокруг. Старуха, не отводя горевших глаз от Вальки, засмеялась. У неё оказалось намного больше мелких тёмных зубов, чем у обычного человека.

   Мать, припадая на одну ногу, прошла за печь, появилась оттуда с топором. Приблизилась к Вальке.

   Глотошная зашлась в хохоте, даже стала подпрыгивать чуть не до потолка. Валька впервые увидел её ноги, покрытые чешуями, с громадными чёрными когтями.

   Мать размахнулась, лезвие взмыло к закопчённому потолку и понеслось на Вальку.

   Он успел заметить безумный взгляд и перекошенный рот матери. И услышать крик отца, вернувшегося с заводской смены:

   - Ты что творишь, сука?!

   Когда Валька открыл глаза, в избе было полно народу. На полу кто-то лежал, закрытый рогожей. На ней в нескольких местах проступили бурые пятна.

   У Вальки нещадно болела голова, ломило всё тело, но он сладко уснул - грудь дышала свободно и глубоко.

   Он больше не увидел ни отца, ни матери. В избу перебралась из своей землянки тётка Наталья с семейством и стала его растить. И глотошной Валька больше не увидел. Видно, она испугалась топора и ушла насовсем.

   Топор через месяц, после суда, вернули тётке. А она продала его Потычихе - гонять глотошную из других изб.

   Потычиха стала важной особой в слободе. И только после доноса завистливого доктора к ней приехали жандармы и увезли её в тюрьму, как какую-то преступницу. А бабка всего лишь лечила, правда, уже за денежки. Люди говорили, что она мазала чирьи и рожистое воспаление своей слюной, ею же заплёвывала антонов огонь, выкатывала боль в кишках яичком, колупала гвоздём из сгнившего гроба в ушном нарыве. Но болезни оказались сильнее и одолели Потычиху, потому что все люди, кого она усердно пользовала, померли.

   А через год, когда Валька убирал у поросят, Потычиха вернулась и решила навестить исцелённого прямо в свинарнике.

   Валька, весь изгвазданный, опёрся на вилы. Шапки не было, поклониться, стоя по щиколотку в назьме, как-то неловко. Поэтому он сказал:

   - Будь здрава, бабушка. С возвращеньем.

   Потычиха ничего не ответила, закатила глаза и двинулась на него. Валька отчего-то испугался. За год он, конечно, подрос, окреп. Да и Потычиха была невысокой и сухонькой - отпор всяко дать можно. Но от неё чем-то едко пахло, перебивая вонь назьма...

   И Валька протянул руку, попытался оттолкнуть бабку.

   Вот беда-то! Халат не халат, рубище какое-то, надетое Потычихой, распахнулось. И стали видны грубые стежки, которыми было сшито тело Потычихи. Из тёмных осклизлых краёв сочилась сукровица. А там, где у живых полагается быть животу, чернела яма, будто из бабки вытащили нутро.

   Сказать, что Валька испугался, значит ничего не сказать о том, что с ним случилось. Ничего не соображая, он схватил вилы и со всей силы ткнул ими бабку.

   Потычиха, видно, сошла с ума, потому что засмеялась. Её рот тоже оказался полным тьмой-тьмущей мелких тёмных