тут, а я с папой переговорю.
21.59.00. Горгона попросила взвесить ей килограмм «Докторской». Я точно не успею. Сизиф — мой брат по циррозу печени — достает анальгин: — Мы не успеваем, Прометей… Будешь? — добрая, наивная душа, он предлагает мне обезболивающее. Если бы все было так просто.
21.59.10. Орел улыбается, почесывает клюв о правое крыло.
21.59.20. Сизиф горько хрустит анальгином, но не уходит, — желает испить чашу страданий до последней капли.
21.59.25. Горгона тихо ликует. Она косится на меня, даже не обращая внимания на колбасу. И кто же тебя такую придумал?.. Точно не я.
21.59.35. Продавщица, заметив, что Горгона отвлеклась, подсовывает ей обветренный кусок «Докторской», цветом напоминающий мою печень. Надо же, хоть кто-то извлек выгоду из моих страданий.
21.59.40. — С вас две тысячи сто пятьдесят девять рублей пятьдесят копеек, — продавщица не знает, что за магическое число произнесла она. Если составить эти цифры рядом, получится
21.59.50. У меня десять секунд. Девушка успеет пробить чек. Девять. Горгона роется в карманах, поглядывая на часы-ходики над прилавком. Восемь. Продавщица не выдерживает: — Женщина, не задерживайте очередь. Семь. Горгона медлит: — У меня есть без сдачи. Шесть. По прилавку рассыпается мелочь, продавщица с Горгоной неловко ее собирают. Пять. — Женщина, а две сто пятьдесят? Вы только мелочь дали. Четыре. Горгона окаменела, будто взглянула в зеркало: — Одну секунду, где они у меня. Три. Горгона достает тысячную купюру. Два. Горгона достает сотенную и полтинник. Одна. Из часов вместо кукушки вылезает Орел: — Ку-ку, Прометейчик. Уже десять. Горгона отходит от прилавка, гордая, как Ника. Орел ехидно кукует в ходиках. Все… Пробил твой час, Прометей… Но что это!?… Продавщица хитро подмигивает мне, едва заметно кивает в сторону черного входа в магазин: «Я продам тебе водку, Прометей». Добрая самаритянка, я понял, кто ее придумал. Ее создала моя печень. Нет, ее создала боль моей печени. Но если так, то… она создала и все остальное? Кроме этой боли ничего не существует? Все сущее рождено этой болью? Орел почуял неладное, неуклюже вылезает из ходиков. Сейчас я с тобой разделаюсь, гадкая птица. Сейчас я со всеми вами разделаюсь. Чтобы уничтожить мифы, прикрывающие зло, и чтобы уничтожить зло, рождающее эти мифы, мне нужно просто остановить боль в печени. Пусть я исчезну, но вместе со мной сгинет все это. Еще одна бутылка водки не спасет ни меня, ни этот мир. Я вырываю из рук Сизифа пачку таблеток анальгина, грызу их вперемешку с бумагой. Изумленный орел застревает в окошке ходиков. Сизиф участливо заглядывает мне в глаза, продавщица продолжает призывно подмигивать. Теперь мне уже все равно. Теперь все закончится… Медленно исчезает прилавок, растворяется Сизиф, от продавщицы остается только улыбка и подмигивающий глаз, а потом и они превращаются в дым. Крик орла звучит уже в темноте, это последнее, что я слышу: — Сво-о-о-о-о-о-ло-о-о-о-о-о-очь!
* * *
— Орел??? Вас же Геракл вчера?.. — моему удивлению не было предела. Я снова прикован, печень снова болит, и снова прилетела эта… птица. — Миф не прижился. Вернули старую версию, — орел смачно клюнул меня в бок. — Как это возможно? Кто вернул? Ответа я не услышал. Воскресший орел отличался изощренной жестокостью. С тех пор я не пытался с ним разговаривать. Моим вниманием завладели люди внизу. Создал их я, если верить мифу, — вполне симпатичными, с богатой фантазией. Огорчало, что фантазия их направлена на утоление самых низменных страстей. Мифы они придумывали, чтобы оправдать свои преступления и безнравственность. У меня даже возникло сомнение, из глины я их слепил или из чего-то другого. На моих глазах главный демократ Афин впарил публике миф о Зевсе и Кроносе. Под это дело он прирезал своего отца, мешавшего, по его утверждению, процессу демократизации. Ушлый купец спер армаду кораблей с товаром и придумал Посейдона, который корабли «утопил». Актеры, чтобы оправдать свое пьянство, придумали Диониса… Интересно, откуда тогда взялся Дионис в моих первых воспоминаниях? Путаница какая-то. Не могу понять: если я создал людей, вдохнул в них сознание, а они придумали мифы о богах, это значит, что и меня они придумали?.. Кто из нас кого создал? Я их из глины или они меня в мифах? Если они меня выдумали, как своего создателя и благодетеля, то при чем здесь печень? Они, получается, наказывают меня за то, что я их создал? Людей не устраивает жизнь, если они мстят своему создателю? Их жизнь — страдание, а я за это расплачиваюсь? Они говорят: «Мы не просили тебя, Прометей, нас создавать, никому не нужен твой подвиг. Страдай, как мы». Кто же все-таки был раньше, кто первопричина? И — что существует на самом деле? Только миф?..* * *
… Но тогда получается, что я сам, очередь в магазине, Орел, водка, идиоты, которые постановили не продавать ее после десяти вечера, — это все чья-то фантазия?.. Моя?? Ну нет, не мог я придумать такой бред, чтоб водку — только до десяти…21.59.00. Горгона попросила взвесить ей килограмм «Докторской». Я точно не успею. Сизиф — мой брат по циррозу печени — достает анальгин: — Мы не успеваем, Прометей… Будешь? — добрая, наивная душа, он предлагает мне обезболивающее. Если бы все было так просто.
21.59.10. Орел улыбается, почесывает клюв о правое крыло.
21.59.20. Сизиф горько хрустит анальгином, но не уходит, — желает испить чашу страданий до последней капли.
21.59.25. Горгона тихо ликует. Она косится на меня, даже не обращая внимания на колбасу. И кто же тебя такую придумал?.. Точно не я.
21.59.35. Продавщица, заметив, что Горгона отвлеклась, подсовывает ей обветренный кусок «Докторской», цветом напоминающий мою печень. Надо же, хоть кто-то извлек выгоду из моих страданий.
21.59.40. — С вас две тысячи сто пятьдесят девять рублей пятьдесят копеек, — продавщица не знает, что за магическое число произнесла она. Если составить эти цифры рядом, получится
21.59.50. У меня десять секунд. Девушка успеет пробить чек. Девять. Горгона роется в карманах, поглядывая на часы-ходики над прилавком. Восемь. Продавщица не выдерживает: — Женщина, не задерживайте очередь. Семь. Горгона медлит: — У меня есть без сдачи. Шесть. По прилавку рассыпается мелочь, продавщица с Горгоной неловко ее собирают. Пять. — Женщина, а две сто пятьдесят? Вы только мелочь дали. Четыре. Горгона окаменела, будто взглянула в зеркало: — Одну секунду, где они у меня. Три. Горгона достает тысячную купюру. Два. Горгона достает сотенную и полтинник. Одна. Из часов вместо кукушки вылезает Орел: — Ку-ку, Прометейчик. Уже десять. Горгона отходит от прилавка, гордая, как Ника. Орел ехидно кукует в ходиках. Все… Пробил твой час, Прометей… Но что это!?… Продавщица хитро подмигивает мне, едва заметно кивает в сторону черного входа в магазин: «Я продам тебе водку, Прометей». Добрая самаритянка, я понял, кто ее придумал. Ее создала моя печень. Нет, ее создала боль моей печени. Но если так, то… она создала и все остальное? Кроме этой боли ничего не существует? Все сущее рождено этой болью? Орел почуял неладное, неуклюже вылезает из ходиков. Сейчас я с тобой разделаюсь, гадкая птица. Сейчас я со всеми вами разделаюсь. Чтобы уничтожить мифы, прикрывающие зло, и чтобы уничтожить зло, рождающее эти мифы, мне нужно просто остановить боль в печени. Пусть я исчезну, но вместе со мной сгинет все это. Еще одна бутылка водки не спасет ни меня, ни этот мир. Я вырываю из рук Сизифа пачку таблеток анальгина, грызу их вперемешку с бумагой. Изумленный орел застревает в окошке ходиков. Сизиф участливо заглядывает мне в глаза, продавщица продолжает призывно подмигивать. Теперь мне уже все равно. Теперь все закончится… Медленно исчезает прилавок, растворяется Сизиф, от продавщицы остается только улыбка и подмигивающий глаз, а потом и они превращаются в дым. Крик орла звучит уже в темноте, это последнее, что я слышу: — Сво-о-о-о-о-о-ло-о-о-о-о-о-очь!