- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (103) »
оставаться ребёнком… — признался он.
— Странный ты человек! — пожал плечами Папа. — Всё свободное время возишься с попугаем, когда перед тобой открывается удивительный мир неведомого!
— Как же! — усмехнулся Гошка. — Взрослые день и ночь барахтаются в нём: уже ничего не осталось на нашу долю…
— Ты видишь, как терзается ребёнок! — торжествующе сказала Мама. — А ведь ему необходим щадящие режим.
— Ошибаешься, сынок, — продолжал Папа. — Этому миру неведомого конца-края не видно: полностью его изучить не одному поколению невозможно — так коротка человеческая жизнь.
— Вот хорошо! — обрадовался Гошка. — Тогда и браться не надо. Научатся люди жить по пятьсот лет — пусть те поколения и пробуют…
— Устами младенца глаголет истина, — поддержала его Мама.
— Ты хочешь, чтобы наш сын вырос безграмотным чудиком? — поднял брови Папа.
— А чем лучше чудик образованный?! — парировала Мама. — Я хочу, чтобы Гошенька стал нормальным человеком, не обходя детство стороной; тогда ему ничто не грозит!
— Ну что ж, я разрешаю ему дружбу с попугаем, — тоном приказа заявил Папа, — но при условии, что мой сын избавится от двоек и троек. Решено! Хватит дебатов, а то я растеряю то, что придумал сейчас…
— Ты работаешь, даже когда разговариваешь, — едко сказала Мама. — Смотри, чтобы ты сам…
Папа не успел возразить: Гошка уловил, что разговор приобретает разрушительный характер, и вмешался.
— Хватит вам, родители! Лучше объясните мне, необразованному, — искоса глянул он на отца, — почему вы так перегружаете себя и не измените свой образ жизни? Бросьте работать и посвистывайте…
Папа и Мама растерянно переглянулись.
— Это ты? — грозно спросила Мама, поворачиваясь в Папе.
— Что я?! — испуганно моргнул Папа.
— Я спрашиваю: это ты внушил ребёнку своё низкое желание превратить меня в домашнюю работницу?.. А сами будете посвистывать?..
— Послушай, ну как ты могла?..
— Да, разумеется, расхохоталась Мама, и голос её задрожал. — Ты представитель сильного пола. Творец! А я должна бросить работу и обслуживать двух объедающихся мужиков?!
— О чём ты говоришь? Причём тут я?.. Гошка, ты понял что-нибудь?!
Мама заплакала.
— Значит это у него наследственное, — проговорила она сквозь слёзы. — Я знала, что в тебе живёт жестокий деспот, вселившийся теперь и в моего сына… На я этого не допущу, так и знай!
— Да нет, же, Мама, — повысил голос Гошка. — Я имею в виду вас обоих: ведь Папа может всё бросить и чихать в промокашку…
— Ах так! — возмутился Папа. — Ты хочешь, чтоб твой отец стал бездельником? Вёл жизнь завзятого тунеядца? Лишился радости творчества?! Я тебе чихну!..
И Папа кинулся к шифоньеру. Гошка сообразил, чем это может обернуться, и мгновенно исчез из дома.
Тюля-Люля с удивлением наблюдал происходящее и даже поковырял коготком в носу.
Папа, с ремнём в левой руке, присел на диван рядом с Мамой, вытер её платочком слёзы и нежно обнял за плечи правой рукой. Потом Мама поцеловала Папу и ушла в магазин, довольная тем, что день заканчивается так удачно. Папа задумчиво посмотрел ей вслед, облегчённо вздохнул, словно капитан океанского лайнера, миновавший бурю, погладил Тюлю-Люлю по золотистой тюбетейке и тихо произнёс:
— Тяжела ты, доля мужская…
И вдруг Тюля-Люля отчётливо, голосом Папы, произнёс:
— Тяжела ты, доля мужская.
Папа пошатнулся от удивления, а потом обрадовался и спросил:
— Так, значит, ты говорящий попугай?
— Иес, — скромно ответил Тюля-Люля, что по-английски означает «да».
3.
Теперь Тюля-Люля говорил беспрестанно, повторяя почти всё услышанное и лишь изредка вставляя английские слова, знакомые ему ещё по «предварительному детству», — когда он был яичком в Австралии, где этот иностранный язык очень распространён. Пошли тёплые дни. Папа купил Тюле-Люле просторную клетку и установил её на балконе, чтобы попугайчик мог дышать свежим воздухом в безопасности. В первый же вечер, когда вся семья отправилась в кино, а Тюля-Люля на балконе коротал время в одиночестве, ни с того ни с сего возле клетки появился шустрый воробей. Затворник искоса глянул на это невзрачное существо и придал себе важный, равнодушный вид. — Кто вы, если не секрет? — нарушил затянувшееся молчание незнакомец. — Я Тюля-Люля, — гордо ответил наш герой, — австралиец, происхожу из знатного рода Пситтакиформес, то есть попугаев… Родился из белого яичка без единого пятнышка и являюсь членом семьи Многолетнева! — О, ваше сиятельство! — сразу присмирел воробей и для чего-то огляделся. — Так вы родственник писателя!.. — Иес! — ещё более значительным тоном ответил Тюля-Люля и задрал клюв к небу. — Не завидую вам, ваше сиятельство, — сочувственно чирикнул собеседник. — Ты… ты что, смыслишь в литературе?! — Ваш Папа имеет обыкновение читать самому себе вслух, и я порой с удовольствием слушаю… Однако сейчас я имею в виду его сына, этого душегуба и мучителя… Когда он даёт духу пришельцу Осьминогу Кальмаровичу, я не возражаю… — Пришельцу? Так-так, продолжай. — Так вот я и говорю: писательский сынок, Килограммчик, видимо, набрался от сиамского пирата жестокости, сделал себе рогатку из вишнёвого дерева и пуляет по нас, то есть по воробьям!.. — Пуляет? Это ружьё или пистолет? — Ни то ни другое, ваше сиятельство. Это много ужаснее… Я опасаюсь, вы ещё увидите… — Гм… Как тебя зовут? — Меня?! — смутился воробей. — Никак… Я ведь никто; я даже вылупился из яичка с крапинками… У меня нет имени. — Надо бы обзавестись, — посоветовал Тюля-Люля, — это удобно. Для меня, например. — Слушаюсь, — склонил головку воробей.4.
Его не было два дня, а на третий он примчался радостный и шумный. — Ваше сиятельство! — захлёбываясь от восторга, чирикал он. — Я придумал себе кучу имён… Но самое красивое, по-моему, Люля-Кебаб! Каково? — Я думаю, — наставительно ответил Тюля-Люля, — что тебе из простой семьи негоже называться столь звучно… И потом, люля-кебаб — это еда. Не далее как вчера Мама угощала меня… — Жаль… А если я назовусь Домино? — Проще надо, приятель, проще… — Фиалка? — Это слишком нежно! — Карбюратор? — Тоже красиво, хотя и грубее. Они перебрали ещё с десяток имён, и вконец огорчённый воробей предпринял последнюю попытку: — Может быть, Чик-Чирик?.. — Ну что ж, — одобрительно кивнул Тюля-Люля. — Пожалуй. Скромно. Запоминается легко… И ближе к происхождению. — Я —- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (103) »