***

Я ухаживаю за Ханной несколько недель, приходя в гостиницу каждый вечер и провожая её домой. Она не спрашивает, почему мы не можем встречаться днём, а каждую ночь ждёт меня с улыбкой на лице. На первой неделе, я встретился с её семьёй. А когда возникают вопросы о моих родных, я увиливаю и называю Коллума своим братом, а лидеров его клана — Серину и Томаса — родителями. Они вернулись в Лондон, откуда я родом, но дальше молчу.

Через несколько недель, она льнёт ко мне и гладит мою грудь, когда мы прощаемся у её двери.

— Приходи ко мне. Ночью.

Её слова вызывают трепет во всём теле, и если бы сердце билось само по себе, в этот момент забилось бы быстрее. Я жил другой жизнью — с плотью и страстью — и чувства изменились за столетия, но я вполне осознаю, что люди ещё так живут.

— Твои родители…

— Я им тут не нужна. У них целый выводок рабочих. Я хочу тебя, Майлз. Хочу, чтобы мы жили вместе вечно. Забери меня отсюда.

— Как? — спросил я.

— Я оставлю окно открытым. Когда сегодня придёшь, я соберу вещи.

Всё слишком быстро. Ханне нужно понять кто и что я. Она должна знать, прежде чем принять решение.

— Нам нужно многое обсудить. Должен…

Ханна прикладывает палец к моему рту.

— Ш-ш-ш. Всё остальное меня не волнует, Майлз, я просто хочу быть с тобой. Мы с тобой навсегда.

Она прижимается щекой к моей груди, и я знаю, что она слышит моё сюрреалистическое сердце. Понимает ли она, что слушает свой собственный пульс?

В ту ночь я влезаю в её окно и вижу, что она ждёт меня, сложив чемоданы и поставив их у кровати. Её комната расположена в дальнем углу родительского дома, стоящего на узкой улочке, вьющейся через деревню. Ханна стоит на коленях у дальней стороны кровати и что-то подсовывает под неё. Я улыбаюсь, вдыхая её аромат и представляя, каково это — провести с ней вечность.

— Моя дорогая? Готова?

— Я так жду встречи с твоей семьёй. — Она встаёт и хлопает в ладоши.

— Любовь моя, я же всё объяснял. — Я уже несколько раз упоминал, что давно не живу с семьёй, но она упорно игнорирует этот факт.

Она подходит ко мне и хватает за руки, прижимая к своей груди.

— Я знаю, что ты сказал моей семье, Майлз. Знаю. Хочу, чтобы ты меня выслушал. Я знаю, кто ты, и мне всё равно, потому что я люблю тебя. Я хочу познакомиться с твоей семьёй. Настоящей семьёй. Отведи меня в своё гнездо. — Я настолько ошеломлён, что могу только таращиться на неё. — Ну же, Майлз. Неужели ты думаешь, что я не знала? В деревне поговаривали о таких, как ты, ещё до того, как родились мои родители.

Я моргаю.

— Почему же ты не убегаешь от меня в ужасе? Я же мерзость.

— Потому что ты связан со мной. — Она складывает руки на груди. — А я с тобой.

Я был так осторожен. Пытался придумать тысячу способов, объяснить ей, кто я, но каждый раз, когда прокручивал это в уме, всё заканчивается тем, что она убегает и закрывает сердце от меня, а я провожу вечность в агонии с бьющимся сердцем.

Я смеюсь.

— Это так неожиданно, Ханна. Не могу выразить словами, как чудесно, что ты принимаешь меня таким, какой я есть.

Она улыбается.

— Теперь заберёшь меня? Введёшь в свой клан?

Я беру её за руку.

— Я уже говорил тебе, что живу один.

Она отстраняется от меня и идёт через комнату.

— Я думала, что история твоего одиночества выдумка, часть твоей личности для нас, людей. — В её тоне появилась сталь, которую я не понимаю.

Я подхожу к окну, из которого открывается вид на луг и вспаханные поля, поднимаю занавеску и смотрю на луну.

— Полагаю, справедливое предположение. Но я, правда, не живу с другими такими же, как я. Почему это так важно для тебя, дорогая?

Сердце начинает биться быстрее, и просыпается тревога. Я оборачиваюсь и вижу Ханну, стоящую с арбалетом в руке. Стрела с серебряным наконечником нацелена мне прямо в грудь. Я не слышал, как она провернула шнур, и мне интересно, что она делала под кроватью, когда я пришёл. Я проклинаю себя за глупость.

Она рычит на меня.

— Важно, потому что я не собиралась тратить столько времени на то, чтобы уничтожить только одного. — Она снимает предохранитель, даже не моргая. — Тебе здесь не место, чудовище

Я отскакиваю и, быстрее, чем она видит, ловлю стрелу в воздухе. Серебряный наконечник прожигает плоть, и я перехватываю её за тяжёлое деревянное древко, разворачиваясь и проносясь через комнату.

Ханна тоже разворачивается и широко распахнутыми глазами ищет меня. И я действую инстинктивно. Пара или нет, но когда появляется угроза, я должен её нейтрализовать. И в этой комнате, в этот час, я должен быстро шевелиться, чтобы она не издала ни звука.

Я набрасываюсь на Ханну прежде, чем она успевает вздохнуть. Её сердце колотится, заставляя биться и моё в два раза быстрее. Я борюсь с головокружением, вызванным тем, что сердце так быстро гонит густую кровь.

Я хватаю Ханну за руки и завожу их за спину. Затем поворачиваю её к себе и зачаровываю. Полезный трюк, который мы, вампиры, имеем в распоряжении, но сейчас это ломает меня. Наши сердца начинают биться в спокойном ритме.

— Ханна, пойдём со мной. Я покажу тебе другой мир.

Она улыбается и хлопает ресницами, словно не замечая, что я держу её за руки.

— Никогда. Ты сам сказал — ты мерзость, Майлз. Тебе не место на этой земле.

В таком состоянии её слова звучат неправдоподобно. Она опьянена моей магией, опьянена ложным удовольствием, и всё же правда сияет с каждым душераздирающим словом. У меня нет выбора. Я прокусываю ей артерию прямо за правым ухом, а когда кровь наполняет мой рот, кажется, что я впервые полностью ожил. Её кровь оживляет, как ничто другое. На вкус Ханна напоминает победу, завершённость и абсолютную правоту. Я пью её. Её руки свисают по бокам, а голова запрокидывается. Давление пульса уменьшается, и я чувствую, как сердце замедляется. Я продолжаю пить, глотая единственную часть, которую Ханна может дать мне, а холодные слёзы стекают по щекам и падают на её золотистые волосы.

Когда наши сердца, наконец, останавливаются, боль от потери отражается облегчением в замершем сердце. Меня наполняет искушение дать Ханне свою кровь, вернуть её и сделать такой же, как я… может, если она испробует такую жизнь, передумает. Но я не могу сделать так против её воли. Я встречал многих вампиров, которых обратили против воли, и многие десятилетиями пытались примириться с таким существованием. Некоторые выходили на солнце, когда такая жизнь становилась невыносимой.

Я несу тело Ханны к скалам и спускаюсь к морю. Ветер треплет её волосы в безумной белизне под луной. Когда я вхожу в