за что не пойду в «Уолмарт». Это место кишит людьми, и от него у меня мурашки по телу. Я не переношу, когда они настороженно сканируют меня глазами. Когда женщины в этом городе толпами окружают меня и носятся со мной, как стадо несносных гусынь. Словно это их долг, потому что они когда-то знали мою бабушку. Я терпеть не могу, когда они пытаются выяснить, почему же я чудовище. И когда смотрят на меня, то видят его — Нормана — человека, сделавшего отвратительные вещи с собственной плотью и кровью.

Они переворачивают мой заботливо построенный мир вверх ногами. И теперь здесь правят безумие и хаос. Все это будет происходить до тех пор, пока я не стану умолять о постели и спокойствии. И он единственный, у кого в руках мое кровоточащее сердце.

Мне нужна тишина.

Мне нужен порядок.

Передышка от криков.

Моя вселенная предлагает мне мимолетные мгновения счастья, когда мне удается унять оглушительный хаос в моем мирке. Я могу выжить только с шепотом. 

* * * 

Решив, что «Уолмарт» — очень плохая идея, я запираю парадную дверь и избавляюсь от дьявольской грязи Нормана. Агата будет распекать меня за то, что я за ним убираю, но я в любом случае это делаю. Мое право — избавить свой дом от следов.

Как только воздух начинает пахнуть Фибризом (прим. марка освежителя воздуха) — у нас сорок семь банок благодаря одному из тех купонов, которые так тщательно собирает тетя Сьюзи — я иду в гостиную к пианино. Пианино — это мой способ сбежать от боли. В музыке я нахожу утешение — ритм, который замедляет биение моего чувствительного сердца, угрожающего вырваться из груди и убежать по улице.

Я поднимаю окно, чтобы впустить немного живительной прохлады. Нужно выветрить вонь от сигаретного дыма, которым насквозь пропитан воздух вокруг меня. Кондиционер опять сломан, но с деньгами туго. Боунз оставил для меня записку вчера, что все уладит, но я все еще мучаюсь и надрываю свою задницу. Обычно он не из тех, кто доводит дело до конца. В отличие от него, я не могу разгуливать без рубашки круглые сутки. Нужно выяснить, знает ли Агата кого-то, кто сможет недорого починить эту рухлядь. 

* * * 

Сегодня у меня болит сердце. Но мне нужно прийти в себя до занятий на фортепиано с Кирой — они будут позже — сегодня днем. Ей девять, и она усердно работает, чтобы выучить все песни из книги для начинающих. Эта девочка — заядлый ученик. Она довольно решительна для своего возраста. Когда у меня плохое настроение, она сразу это чувствует, и «У Мэри был ягненок» (прим. стихотворение из цикла «Сказки матушки Гусыни», положенное на музыку) становится интенсивной и мрачной. Поэтому я стараюсь одаривать ее улыбкой и излучать счастье.

Во всяком случае, до определенного момента... 

* * * 

Я скатываюсь на старую деревянную скамейку. Мои оголенные бедра, выглядывающие из-под обрезанных джинсовых шорт, мгновенно прилипают к поверхности. Стянув резинку с запястья, я собираю свои длинные волосы в хвост и неаккуратно скручиваю их. Они довольно влажные у корней, поэтому их так приятно убрать с шеи. С благоговением я касаюсь кончиками пальцев потертых клавиш, еще сохранивших цвет слоновой кости. Давным-давно бабушка научила меня играть. А в результате это стало настоящей терапией — моим единственным способом — бегством.

Теперь это еще и мой дополнительный доход. Несколько смелых родителей платят мне за занятия с их детьми. Они единственные в городе понимают, что я не злой человек — все остальные утверждают, что я злая.

Успокоив свои мысли, я начинаю порхать пальцами по клавишам. Легко ложащиеся на слух звуки из «Тайного письма» наполняют дом. Я играю произведение не по памяти, а от души. Музыка — это отсрочка моей боли и грусти. Прямой доступ к душе женщины, которая коротает жизнь, пытаясь забыть о несправедливости, допущенной против нее.

Только я не могу забыть.

Не тогда, когда Норман все еще поблизости.

Не тогда, когда пустая комната мамы вызывает слезы.

Не тогда, когда любовь всей моей жизни живет в другом городе вдали от меня.

Но когда я играю на фортепиано — даже если недолго — я обо всем забываю. Я могу заставить замолчать эти крики. Превратить их в шепот. Позволить музыке заполнить мою душу и утопить кошмары прошлого.

Когда я играю — я довольна.

Даже если ненадолго. 

Глава 2

Йео

Тугой комок беспокойства, скручивающий мое сердце, наконец, ослабляет свою хватку. Двенадцать лет — это долго, чтобы держать часть себя в тисках.

Кейденс Маршалл — целый мир для меня с тех пор, как мне исполнилось десять. А теперь — и каждый выбор. Каждое решение. Каждая мысль, посещающая мою голову... связана с ней. Так было всегда и всегда так будет.

Я люблю ее.

Просто и ясно.

Нельзя погасить пылающее пламя любви. Родственные души просто так не расстаются. Двадцать лет никак не изменили моих чувств к ней. Время, когда мы не были вместе, — прошло.

Больше не надо прятаться.

Больше не надо избегать.

Не надо больше отрицать наши сложные отношения.

И я собираюсь сделать это прямо сейчас. 

* * * 

«Она выгнала тебя, Йео!»

Но это был толчок — и мне он был необходим. Она права. Я не мог помочь ей с образованием, домом или деньгами. Но и не мог ее ненавидеть. Не мог зацикливаться на том, как и почему она решила меня прогнать. Я предпочел бежать в противоположном направлении — к тому, что рано или поздно сведет нас вместе.

Кейди из тех женщин, которые заслуживают пожизненной привязанности.

Иногда невозможно легко исправить или быстро решить проблему.

Часто для этого требуется время. Когда ты полностью посвящаешь себя кому-то — ты заставляешь время работать на тебя. 

* * * 

Кейди — то обязательство, к которому я никогда не подхожу с двойной моралью. Я игнорирую требование отца посещать школу бизнес-менеджмента. Управлять наравне с ним компанией транснациональных технологий умеют только мои братья. «Андерсон Тек» прекрасно справляется и без меня. Малыш. Мятежник. Братья от другой матери.

Я улыбаюсь, когда думаю о своей матери. Гьен Андерсон — сила, на которую можно всегда рассчитывать. Более тридцати лет назад она влюбилась в моего отца, который ради бизнеса провел несколько лет в Южной Корее. Она забеременела мной в самом начале их отношений. Но была проблема — папа был женат и уже имел двух сыновей, Дина и Баркли.

Когда отец понял, какую кашу заварил, то развелся с Эвелин, чтобы вступить в законный брак с моей матерью. И, тем не менее, он остался преданным отцом моим братьям. Он хотел, чтобы все его дети жили в Западной Вирджинии.