На звук пушек

Ружье на стене (вместо пролога)

Франция, Париж, Набережная Малаке, дом № 7, 5 мая 1871 г.

Двое в темной комнате. Один возится с ящиками массивного бюро у дальней стены, позвякивая то ли ключами, то ли отмычками. Свет потайного фонаря, которым он подсвечивает себе, позволяют рассмотреть, что он одет как буржуа средней руки. Темный силуэт второго застыл у окна, укрывшись от посторонних взглядов с улицы за плотной шторой.

Наверное, прежде чем продолжить повествование, следует представить этих двоих, оказавшихся ночью в чужой квартире в центре охваченного революцией Парижа. Старший, одетый как буржуа, Гаспар Дюпон, в прошлом рантье, лавочник, торговец. Это если верить его бумагам. А на самом деле контрабандист, вор, и, пожалуй, убийца. Хотя нет, убивать ему приходилось, он это умел, но убийство все же не являлось его профессией. О его «профессионализме», если можно этот термин отнести к уголовному элементу, говорило то, что Дюпон ни разу за время своей криминальной карьеры не попался в руки стражей закона. Зато в 1870 году в силу обстоятельств попал в ряды французской армии, участвовал в нескольких сражениях, заработав нашивки сержанта. В настоящий момент числился «находящимся на излечении по ранению».

Наблюдатель у окна — Жорж Бомон. Два года до войны Жорж работал на стрелковом полигоне, испытывая митральезы и иные новинки армейского вооружения. В первые дни войны добровольно поступил на службу во французскую армию. В ходе боев Бомон быстро сделал карьеру от сержанта до капитана. Временного сержанта и временного капитана.[1] Кавалер Воинской медали. А вот о том, чем он занимался в своем прошлом, до работы на полигоне и службы в армии, Жорж никогда не рассказывал, ссылаясь на контузию. Некоторые знакомые считали его корсиканцем, который скрываясь от «кровников» или Закона поменял фамилию и укрылся в армии, где был контужен в одном из сражений. Так это или нет, никто с точностью сказать не мог, но слухи такие ходили. Впрочем, как и байки, будто он русский или венгерский князь, что-то не поделивший с императором. Слухов вокруг Бомона вообще ходило огромное множество. В настоящий момент Жорж Бомон числился в розыске сразу и во Франции, и в Германии. Как аферист, мошенник, грабитель банков, террорист, диверсант и вообще, особо опасный преступник, уголовный, военный и политический. Почему так получилось — это отдельный разговор, однако факт остается фактом.

— Патруль, — проговорил Бомон. — Четверо. Стоят. Закурили.

— Национальная гвардия, — пренебрежительно хмыкнул Дюпон, прекратив изучение ящиков. — Это надолго. Пока покурят, поговорят. Где они остановились?

— На углу набережной и улицы Бонапарта.

— Улица Бонапарта, — тихо повторил пожилой, закрывая заслонку фонаря. — Капитан, знаешь, какой сегодня день?

— С вечера было четвертое, значит сегодня пятое мая 1871-го года.

— 5 мая — особый день. Восемьдесят два года с созыва Генеральных штатов в 1789 году и ровно пятьдесят лет со дня смерти Наполеона. Можно сказать, рождение и смерть Великой революции пришлась именно на 5 мая. И вот на улицах вновь патрули национальной гвардии, от дворца Тюильри слышна стрельба и опять в Париже революция. К слову, в доме напротив квартира дочери маршала Даву.

— Тогда почему мы здесь, а не посетили наследницу маршала?

— Во-первых, я, конечно, вор. Да и как солдат моралью не отягощен. Но мой дед Паскаль погиб при Шампобере лейтенантом гвардии Наполеона. А отец, Пьер Дюпон…

— Помню, помню! Служил под началом именно Даву! А еще ты как-то рассказывал, что твой отец был контрабандистом.

— Ну и что? Чем еще заняться в разоренной Франции солдату, привыкшему к риску? Впрочем, не о нем речь. Маршал Даву, не оставил после себя миллионов. «Он никогда ничего не брал лично для себя». Это слова Наполеона, сказанные о маршале на острове Святой Елены. Да и мой отец всегда отзывался о Даву, как о самом честном и бескорыстном человеке, из всех встреченных в его жизни.

— Я понял, понял, — прервал лекцию товарища Бомон. — Идея посетить квартиру дочери маршала была не самая удачная. Но ты сказал «во-первых», значит, есть и «во-вторых».

— Во-вторых, я тебе говорил, что мы навестим квартиру удачливого биржевого спекулянта. Здесь обязательно должно что-то быть припрятано.

— Я как-то по иному представлял себе жилище крупного дельца.

— Это его тайная норка.

— Раз ты просто болтаешь, значит, норка оказалась пустой.

— В бюро всякая мелочь, а сейф и вовсе пуст.

— И что теперь?

— Осмотрим кабинет, а потом всю квартиру, — пояснил Дюпон. — Должен быть тайник.

— А что за мелочь в бюро?

— Так, всякая ерунда, — Дюпон поворошил стопки бумаг, выбранные из ящиков и рассортированные по поверхности бюро. — Несколько векселей и расписок, какие то договора, выписки. Надо разбираться. Но очень похоже, что наш клиент собирался кого-то шантажировать. Кстати, капитан, не хочешь стать оружейным фабрикантом? Тут есть подходящие векселя. И среди них — на Эдуарда де Бомона, оружейного мастера из Маастрихта. Не придется даже менять фамилию! — Гаспар издал приглушенный смешок. — Это если на минутку забыть о том, что Жоржа Бомона ищут ищейки чуть ли не всей Европы.

В ответ Бомон, не оборачиваясь, продекламировал:

Ищут пожарные, ищет милиция,

Ищут жандармы и инквизиция,

Ищет и их, и наша столица,

Очень большие и важные лица,

Ищут гадалки по картам таро…

Только, боюсь, не отыщет никто.

Блещет медаль на груди у него.

Больше у полиции нет ничего.

— Если за тобой стишки записывать, можно составить целую книжку, — проговорил Дюмон.

— Зачем у поэтов хлеб отбирать, — возразил Бомон. — Стихи и песни и без меня есть и будет кому написать. Ты лучше документики, те, что касательно оружейников, в сторонку отложи. Может, и пригодятся как.

Дюпон только ухмыльнулся на слова товарища, ему была известна любовь Жоржа к оружию.

Послышался удаленный звук пушечного выстрела, а вслед за ним взрыв снаряда.

— Бомбой саданули, — прокомментировал Гаспар. — И зачем? Не вижу смысла стрелять раз в час.

— Зато нам польза: патруль убрался с набережной. Что касается цели обстрела: просто не дают расслабиться, отдохнуть.

— Солдатам плевать на такой обстрел. Сам ведь знаешь. Спят как суслики при любой канонаде.

— Солдаты — это одно. А вот гражданские непривычны. Представь, как это лежать в кровати и ожидать, что вот сейчас в спальню упадет смерть.

— А гражданские тут причем? — удивился