государю чем-то дорога история царевича Цяо?

— О да! — вырвалось у тайшигуна, и Дэ фэй не могла не уловить в его возгласе нотки горечи и печали. Цянь смутился, увидев, как внимательно смотрит красавица на него, ожидая ответа не только на первый, но и на второй, безмолвный вопрос.

И придворный историограф ответил ей, но лишь на вопрос первый. Он рассказал Дэ фэй, как страстно жаждет император У-ди, доблестный правитель великой Ханьской империи, узнать дорогу в страну Белых Облаков, где человек обретает бессмертие. Не раз он посвящал этому часы раздумий, не раз настойчиво расспрашивал своего придворного историографа, изучившего мудрость ста философских школ, о том, что же говорится о стране Белых Облаков в трактатах мудрецов и древних преданиях. Но тайшигун мог лишь поведать ему старинное сказание о Ван-цзы Цяо — о том самом царевиче Цяо, который был наследником чжоуского Лин-вана, много учился у святого даоса и, обретя бессмертие, улетел на белом журавле в волшебную страну.

Однажды в начале зимы император вместе с государыней Чэнь и толпой придворных прогуливался в Саду порхающих лепестков. Был серый, холодный день, с утра выпал снег, и белизна, простершаяся вокруг, напоминала императору цвет траурных одежд. Вот почему лицо Сына Неба было хмурым. Но к полудню ветер, прилетевший из теплых стран Юэ, разогнал тучи, выглянуло солнце, снег начал таять, и, когда государь приблизился к беседке возле озера Спящих лилий, слой снега на ее крыше уже вытаял изящным полукругом. Оживившись, император спросил у государыни: «Что напоминает вам это снежное пятно на крыше беседки?» «Оно похоже на белое покрывало», — ответила государыня Чэнь. Император поморщился и сказал: «Нет, оно похоже на шкуру белого единорога — цилиня, которого я когда-то убил при путешествии в Юн. А еще оно похоже на крыло журавля, который унес царевича Цяо в страну Белых Облаков. Пусть отныне эта беседка именуется «Беседкой белого журавля». И тайшигун, сопровождавший императора в его свите, тут же каллиграфически начертал новое название на дощечке из слоновой кости.

Рассказывая об этом Дэ фэй, Цянь ненадолго забыл о жуткой пропасти, лежащей между ним и красавицей. Когда же он кончил, и Дэ фэй, поблагодарив его, с задумчивой улыбкой приказала начать переодевание, опальный историограф вновь окаменел в своем отчаянии. Так, в горестных раздумьях, он просидел до вечера, ни разу не прикоснувшись к кисточке, и очнулся, лишь когда лучи предзакатного солнца вспыхнули на золотой крыше дворца несравненной А-цзяо — нынешней супруги императора. Глядя на сияние тонких золотых листов, из которых была сделана кровля, тайшигун думал о том, как противоречив характер государя. Упорный и непоколебимый во всем, что касалось государственных дел, долга и законности, У-ди был непостоянен и переменчив в своих человеческих пристрастиях. Об этом напоминал и крытый золотом дворец. Еще в детстве, в возрасте тринадцати лет, У-ди полюбил красивую девочку А-цзяо — дочь знатного байсина из Чэнду. Будущий император обещал девятилетней возлюбленной, что построит для нее дворец с золотой крышей, если она станет его женой. Через много лет У-ди выполнил обещание, сослав прежнюю супругу, государыню Чэнь, во дворец Длинных Ворот и выстроив для А-цзяо золотоверхие покои. Однако отвергнутая Чэнь не смирилась с победой фаворитки. Она преподнесла знаменитому поэту Сыма Сян-жу сто цзиней золота, попросив его написать поэму, которая объяснила бы глубину ее горя и вразумила У-ди. Сян-жу блестяще справился с поручением: император, прочитав поэму «Длинные Ворота», растрогался и вновь приблизил к себе жену. Таков был У-ди.

Тайшигун, прослужив при дворе более двадцати лет, хорошо знал переменчивый нрав императора. Но мог ли он знать, каким роковым образом это непостоянство отразится на его собственной судьбе? Разжалование, тюрьма и казнь тяжелой печатью легли на сердце тайшигуна. Ныне, уединяясь в Беседке белого журавля, он с горечью думал о том, как мало похож У-ди на легендарных императоров древности. Сознавать это было особенно больно, ибо Цянь всю свою жизнь верил, что государь является Сыном Неба, а раз так, то и поступки его определяются волей Неба, а не человеческими страстями. Эту веру ему внушил отец, придворный историограф Сыма Тань. Тайшигун навсегда запомнил первый год под девизом юань-фэн, когда ему пришлось выслушать проникновенное завещание умирающего отца. Тот год был отмечен большими успехами молодого У-ди в войне против диких северных орд — сюнну. Император вывел восемнадцатитысячную армию за Великую стену, прошел на север и недалеко от Гуйсуя нанес сюнну тяжелый удар. Потом он повернул обратно и направился в Шаньдун, где на священной горе Тайшань решил совершить жертвоприношения земле и небу. Как всегда, день для проведения церемонии, порядок заклания и виды жертвенных животных должен был определить по звездам тайшигун. Однако, когда армия прибыла в Лоян, старый Тань тяжело заболел и не смог сопровождать императора дальше. Здесь, в Лояне, и нашел его Цянь, едва начавший службу в чине доверенного императорского телохранителя — ланчжуна. Отец уже не вставал. Со слезами на глазах он сказал Цяню: «Ныне император, возродив традиции тысячелетий, приносит жертвы на горе Тайшань, а я не смог последовать за ним... Это — судьба! Это — судьба! Когда я умру, ты непременно будешь придворным историографом... Не забывай того, что я хотел написать...»

После трех лет траура по отцу Цянь действительно стал тайшигуном и за годы службы при дворе сделал все, чтобы выполнить завещание. Он написал «Книгу придворного историографа» — колоссальный научный труд в пятьсот тысяч иероглифов, где впервые последовательно изложил историю Поднебесной за последние две тысячи лет, начиная с древнейших времен, скупые сведения о которых сохранились только в легендах и гадательных надписях, и кончая периодом тай-чу, когда У-ди добыл на охоте цилиня — белого единорога, предвещающего успех и процветание династии Хань. Тайшигун верил, что без духовного напутствия отца на такую работу не хватило бы и двух человеческих жизней. Несказанно далеким представлялся ему теперь день, когда он начертал первые иероглифы своей книги, начав ее главой о деяниях пяти великих императоров древности, явивших непревзойденный пример мудрого управления. При дворе У-ди немало говорилось о Пяти Императорах, особенно о Хуан-ди, Яо и Шуне, но это было обычное суесловие людей, знакомых с древностью понаслышке. Вот почему, заканчивая главу о Пяти Императорах, Цянь когда-то написал:

«Я, тайшигун, придворный историограф, скажу так: в летописях многое утеряно и имеются