держать себя в форме.

Лавка была пуста, если не считать пожилой продавщицы, которая уныло читала утреннюю газету.

— Что вам требуется? — спросила она.

— Да так. Я просто посмотрю.

Он высмотрел вешалку с женской верхней одеждой и подошел к ней. Перебирая дешевые пальто, он остановил выбор на темно-сером, широком и вроде бы достаточно длинном. Шэрон Мартин, пожалуй, выше среднего роста, решил он. Неподалеку стоял лоток с головными платками. Он взял самый большой — выцветший голубой прямоугольник.

Продавщица уложила его покупки в сумку.

Затем в военный магазин. Там было просто. В туристическом отделе он купил большой брезентовый мешок, выбрав его с большим тщанием, убедившись, что он достаточно просторен, чтобы в нем уместился мальчишка, и настолько жесткий, что снаружи невозможно будет догадаться о его содержимом, а отверстие, если затянуть шнур не очень туго, будет пропускать достаточно воздуха.

В универмаге Вулворта на Первой-авеню он купил шесть широких бинтов и два больших мотка толстой бечевки. Свои покупки он забрал в «Билтмор». Кровать в его номере была застелена, а в ванной висели чистые полотенца.

Его глаза забегали в поисках признаков, что горничная заглянула в стенной шкаф. Но его запасные башмаки стояли там точно так же, как он их оставил — один на волосок позади другого, и оба чуточку не прикасаясь к старому черному чемодану, запертому на оба замка, который был задвинут в угол.

Заперев дверь номера на задвижку, он положил пакеты с покупками на кровать. Очень осторожно он вынул чемодан и положил его в ногах кровати. Из отделения бумажника он извлек ключ и отпер чемодан.

Он тщательно проверил его содержимое — фотографии, порох, будильник, провода, запалы, охотничий нож и пистолет. Убедился, что все в порядке, и снова запер чемодан.

Он вышел из номера с чемоданом и сумкой. На этот раз он спустился в вестибюль «Билтмора» к подземному проходу, который вел в верхний зал Центрального вокзала. Утренняя волна пассажиров из пригородов рассосалась, но вокзал был все равно полон людьми, спешащими на поезда и сошедшими с поездов, людьми, проходящими через него на Сорок вторую улицу или на Парк-авеню, людьми, направляющимися к магазинчикам, в рестораны быстрого обслуживания, к газетным киоскам.

Он торопливо опустился по лестнице в нижний зал и зашагал к перрону 112, куда прибывали и откуда отходили маунт-вернонские поезда. До прибытия ближайшего поезда оставалось восемнадцать минут, и там было пустынно. Быстро оглядевшись, он убедился, что никто из охранников не смотрит в его сторону, и исчез из виду, спустившись на перрон.

Перрон подковой огибал конец путей, и по ту их сторону крутой пандус уводил в недра вокзала. Он бросился к пандусу, движения его стали поспешнее, вороватее. В этой части вокзала звуки изменились, вверху залы заполнял шум приезжающих и уезжающих тысяч пассажиров. А здесь вибрировал насос, рокотали вентиляторы, по сырому полу журчали струйки воды. По туннелю под Парк-авеню бесшумно бродили тощие бездомные кошки. С поворотного круга, откуда начинали свой путь все отбывающие поезда, доносился нескончаемый глухой гул составов, набиравших скорость.

Он продолжал спускаться, пока не оказался у подножия крутой железной лесенки. Он полез вверх, бесшумно ставя ноги на железные ступеньки. Иногда сюда забредали охранники. Освещение было слабым, но все же…

Вверху была маленькая площадка перед тяжелой металлической дверью. Аккуратно опустив чемодан и сумку на площадку, он нащупал в бумажнике ключ и достал его. Быстро, нервничая, вставил в скважину. Замок с неохотой уступил нажиму, и дверь распахнулась.

Внутри стоял непроницаемый мрак. Он пошарил по стене, нащупал выключатель и, прижимая его рукой, другой втащил внутрь чемодан с сумкой, а потом бесшумно закрыл дверь.

Мрак теперь стал абсолютным. Он ничего не видел. От душного запаха у него закружилась голова. Глубоко выдохнув, он попытался расслабиться и прислушался. Но звуки вокзала доносились сюда так слабо, что уловить их удавалось лишь с усилием.

Прекрасно.

Он повернул выключатель, и комнату залил мутный свет. Пыльные флюоресцентные трубки запульсировали на потолке и лупящихся стенах, отбрасывая черные тени по углам. Комната имела форму горизонтального «Г», бетонная комната с бетонными стенами, с которых свисали толстые завитушки серой отсыревшей краски. Слева от двери стояли две глубокие мойки в подтеках ржавчины от капающей из кранов воды, промывшей бороздки в толстом слое наросшей грязи. В центре помещения неровные, сбитые гвоздями доски прятали широкий цилиндр междуэтажного посудного подъемника. Узкая дверь в правом закоулке была открыта, а за ней виднелась грязная уборная.

Он знал, что бачок работает. Он побывал в этой комнате на прошлой неделе, в первый раз после двадцатилетнего перерыва, и проверил электричество и водопровод. Что-то заставило его прийти сюда, что-то напомнило ему об этой комнате, когда он начал обдумывать свой план.

К дальней стене была придвинута колченогая армейская парусиновая койка, а рядом с ней стоял перевернутый ящик из-под апельсинов. Койка и ящик его тревожили. Кто-то еще в какое-то время набрел на комнату и пожил в ней. Но пыль на койке и затхлая сырость указывали, что дверь не отворялась много месяцев, если не лет.

Сам он бывал здесь в шестнадцать лет, более половины жизни тому назад. Тогда помещение использовал «Устричный бар». Оно находилось прямо под кухней «Устричного бара», и старый обшитый досками лифт спускался сюда с пирамидами жирных тарелок, которые надо было вымыть в глубоких мойках, вытереть и отослать наверх.

Много лет назад кухню «Устричного бара» переоборудовали и установили в ней посудомоечные машины. А это помещение заперли. И к лучшему. Кто бы согласился работать в этой вонючей дыре?

Но для кой-какой цели она вполне годилась.

Обдумывая, где припрятать сына Питерсона до получения выкупа, он вспомнил про эту комнату. Осмотрел ее и убедился, как замечательно она подходит для его плана. Пока он работал тут руками, распухшими от моющих средств, горячей воды и тяжелых мокрых полотенец, вверху на вокзале хорошо одетые люди торопились на поезд, чтобы вернуться к своим дорогим домам и машинам, или сидели в ресторане, пожирая креветок, мидий, устриц, окуней и зубаток, объедки которых он соскребал с тарелок — жрали, а про него и думать не думали.

Ну так он заставит всех в Центральном вокзале, в Нью-Йорке, во всем мире заметить его существование. После среды они о нем уже не позабудут.

Проникнуть в комнату было просто. Восковой отпечаток скважины заржавевшего замка — и