Огнь

Глава 1

Когда Лоза, Лозка, родное дитё, заплетая лукошко из вымоченных, влажных прутков, повела кистью, и на мизинце у неё полыхнул огонёк, Тая едва не вскрикнула. Огнь! Огневицу дочке намаяло!

На языке сразу стало кисло, а в груди тяжело, тошно. Ладно бы что другое прилипло. Да хоть Птичий Бог в ухо клюнул! Думала, Хлябь мужнина сущим наказанием является, так вот тебе, дура, подарочек. Огнь!

– Лозочка! – позвала Тая.

Булькнул, погружаясь в воду, только что намытый горшок.

– Да, мамочка!

Лозка подскочила к лавке, к корыту на табурете, полному грязной посуды. Востроносенькая. Коса растрепалась. На мизинце её так и закручивались рыжие лепестки.

– Сядь.

Тая подсадила дочку. Подвижная Лозка заболтала ногами. Тая постаралась, чтобы голос её звучал ровно, доброжелательно.

– Доченька, откуда у тебя это?

Она взяла Лозку за руку и отстранила мизинец с пылающим ноготком от остальных пальцев.

– Огонёк?

– Да, огонёк.

– Красиво, да? – заглянула в глаза Лозка.

– Красиво, но и опасно, – мягко сказала Тая. – Помнишь, мы говорили с тобой про нехорошие вещи?

– Он совсем не жжётся! – запротестовала Лозка.

– Это пока.

– Мамочка, ты потрогай!

– Ты знаешь, что такой огонёк делает с человеком?

– Он же смешной!

Тая добавила в голос строгости.

– Ты никак в печь смотрела?

Дочь вытаращила серые глазёнки.

– Нет, мамочка! Я помню, что нельзя.

Она замотала головой, коса обмахнула плечико.

– Такой огонёк, – сказала Тая, – если его вовремя не укротить, пробирается к человеку в грудь, к сердцу, – она коснулась расшитого ворота Лозкиной рубашки, – и жжёт его до кости. Но перед этим берёт над ним власть, и тогда случаются большие пожары на земле, в таких сельцах, как наше, и в лесах. От них нет спасения.

Лозка посмотрела на пляшущий огонёк.

– Он такой маленький. Как он переберётся в сердце?

– По руке, – сказала Тая. – Огневица пустит крохотный росточек, и он сначала прорастёт в кисть, потом поднимется к твоему локотку, попадёт в плечо, а уже оттуда пустит корешок в сердце. Ты этого хочешь? Хочешь однажды поджечь папу, меня, бабушку?

– Нет, – прошептала Лозка.

– Тогда погаси его.

Тая приподняла дочку, чтобы она перебралась на её колено поближе к корыту.

– Окунуть? – спросила Лозка, глядя на горла кувшинов и горшков, торчащих над мутной водой с островками пены.

– Всю руку.

Лозка сморщила нос.

– Вода грязная.

– Ничего, – сказала Тая, – мы потом каждый пальчик вытрем. Опускай.

Дочка выдохнула, словно собиралась нырнуть с головой, и утопила в корыте мизинец.

– Погас огонёк? – спросила Тая, стараясь рассмотреть, как Лозка полощет руку.

– Сейчас.

Лозка вынула пальчик. Притухший огонёк, оказавшись на воздухе, тут же заплясал вновь.

– Видишь?

Тая постаралась, чтобы голос не дрогнул, а сама уже думала, к кому бежать. К Жолчу, что с Водяником дружен, или к Мокону-Морознику? Или к Берину, что с городом связь держит? Может, городские и помогут.

– Мамочка!

Лозка зажала нос ладошкой.

– Что?

– Ты пахнешь!

– Это потому, что беспокоюсь. Держи пальцы в воде.

Тая спустила дочку на пол, проследила, чтобы та не вынимала руку, и шагнула к окну. Створка скрипнула, впуская свежий весенний воздух.

– Так лучше?

Лозка закивала.

– А долго держать?

– Не знаю. До возвращения отца.

Ветерок качнул занавески, шевельнул связки сухой травы, чужицы и шустика, горлянки и пыцы. Тая налила воды в деревянную миску поглубже.

– Вот, – сказала, – переложи руку сюда.

– Холодно.

– Ничего.

– Я уже ни одного пальца не чувствую!

– Держи!

– Что случилось?

Кетола пошевелила носом, принюхиваясь. Пахло плохо, пахло горечью и мертвечиной.

– Бабуль, это мама пахнет, – отозвалась Лозка.

– А почему?

Кетола вывалила в короб у дверей собранный в подол картофель.

– Вот, – внучка, на мгновение вынув руку из миски с водой, показала пляшущий на мизинце огонёк.

Кетолу качнуло.

– Огневица!

– Она не жжётся, – сказала Лозка.

– А Тая где?

– Здесь я, мама.

Тая вошла в комнату, и запах, несмотря на отрытое окно, стал гуще. В руках у неё белела тонкая полотняная лента.

– И когда? – спросила Кетола.

– Сегодня, – сказала Тая и наклонилась к дочке: – Сегодня огонёк выскочил?

Лозка неуверенно кивнула. Большими чёрными ножницами Тая раскроила ленту, раздвоила её с одного конца, смочила обрез в миске.

– Давай руку. Замерзла?

– Чуть-чуть.

– Не ёрзай.

Тая замотала мизинец дочери, подвязала тугой узел. Кетола вытянула табурет из-под стола, со скрипом уселась на него всем своим тяжёлым телом, сбила с пальцев, с голых предплечий проросшие веточки.

– Смотри-ка, – произнесла она со вздохом, – почитай, полгода в рост не шла, а тут на тебе.

– Это весна, бабушка, – сказала Лозка.

Мизинец у неё, куколкой завёрнутый в серое полотно, отстоял от остальных. Будто отщепенец. Огонька не было.

– Это не весна, – сказала Кетола, – это у меня как у мамы твоей.

– И ты зазеленеешь? – спросила Лозка.

– Я тебе дам – зазеленею.

– Всё, намочи ещё раз, – подтолкнула дочь к миске Тая. – Как станет подсыхать, смачивай снова. Обязательно! Поняла?

– Да.

Лозка окунула мизинец.

– Ну-ка, дай посмотреть, – сказала Тая. – Есть огонёк?

– Нету.

– Тогда бери лукошко и беги наверх.

– А во двор?

– Нет.

– Но, мамочка…

– И миску возьми. Нам с бабушкой поговорить надо.

Лозка надулась.

– Как будто это я виновата!

Она сгребла прутья, лукошко, у которого едва заплела донце, и громко, обиженно затопала из комнаты к лестнице на чердак.

– Что делать будем? – спросила Кетола.

– Подождём Исмара.

– Никто ещё не знает?

– Нет.

– И хорошо.

Кетола оборвала новые, прозрачные ростки с рук. Лозка спустилась, хмурая, взяла миску и показала замотанный мизинец.

– Видите?

– Видим, – кивнула Тая.

Перед Исмаром долго проветривали.

– Я успокоилась, –приговаривалаТая, – я успокоилась. Не пахнет?

– Чуток пахнет. Смотри-ка, лезут и лезут.

Кетола надёргала уже горку ростков и веток. Горка лежала на столе, усыхая и съёживаясь, сея вокруг мелкие чешуйки.

– Может, взять телегу и в город? – спросила Тая.

– Уж там-то обрадуются, – кивнула Кетола, поднимая короткий рукав, чтобы выдернуть угнездившуюся на плече ветку. – Что они знают, городские? Только и умеют, что