но бывает, я знаю отличный пищевой принтер в переулке за руинами вокзала. Могу показать дорогу. Все окей.

Ненормально другое: Гостья отчаянно стесняется собственных желаний, отбивается от них, выжигает мечты каленым железом, а те все равно прорастают и ласково машут мне набухшим сосочком с привкусом авокадо (о котором она прочитала в детских книжках). Отсюда, в общем, и агрессия, и каша в голове — истинные желания противоречат тому, что вдолбили в школе. Где, как известно, Атомбург — живой памятник всему тому злому злу, что чуть было не уничтожило мир пару десятилетий назад, бла-бла-бла.

Я уже почти успокаиваюсь, жму гостье руку уже просто так, по-человечески, а потом разжимаю ладонь — и рассеянно думаю, как много она успела понять обо мне. Надеюсь, что достаточно. Не люблю недосказанность. Но девочка в ответ улыбается мне вдруг нежно и отчаянным жестом задирает юбку — под ней белые трусики с красными сердечками.

Что? Ну как же так? Отрываю руку, нервно сглатываю, делаю пару шагов назад, озираюсь в поисках моральной поддержки — все городские, как назло, отошли в сторону; курят, сплетничают. Друзья девочки, напротив, смотрят на нас пристально, словно ждут — а как я отреагирую, а правда, что у атомбургских телочек в трусах от радиации что-то не то выросло.

Не выросло, если что.

— Послушай, — начинаю спокойно.

Но девочка упрямо лезет под юбку (себе, к счастью), оттопыривает трусики, а потом — и мои глаза превращаются в пару блюдец глаз охреневшей козы! — достает не хочу знать откуда зажигалку, щелкает ей и бросается к заправочной станции как эдакая такая олимпийская бегунья с факелом мира наперевес. Только не мира.

— Во славу матушки-природы! — орет. — Это вам за озоновый слой!

Мир словно переходит в режим замедленной съемки.

Мои сограждане бегут прочь от взрыва, друзья девочки шепчут что-то — неужели молитву? — я стою как вкопанная по коленки дура, не могу ни пошевелиться, ни даже на помощь позвать нормально. Огонь зажигалки приближается к водородной станции, я смотрю на его росчерки на фоне серого неба, и буквально за секунду до взрыва чувствую, как блондин-лесоруб бьет меня в плечо приёмом из регби. Я отлетаю в сторону, перемахиваю через низенькое ограждение и падаю вниз — к белым барашкам на волнах очень мокрого моря. Где-то наверху очень громко бахает, и трещит, и лопается, а мне тут внизу безопасно, но очень страшно.

Ну как безопасно? Спасатель приземляется мне на голову, едва не ломает шею, и я ухожу глубоко под воду. Там долго — секунд пять — вспоминаю обо всем, чего сумела добиться за семнадцать лет в Атомбурге. Результат меня не устраивает, поэтому я отчаянно бью ногами и руками, хватаю блондина за пучок волос и впиваюсь мертвой хваткой. Кто меня в воду бросил — пусть тот и вытаскивает.

Но получилось все ещё веселее: вода под ногами вдруг закончилась, меня и лесоруба подтолкнула вверх чёрная палуба подводной лодки, а из рубки боевой машины высыпала толпа злых людей с автоматами наперевес. Я встаю — мокрая рубашка неприлично облепляет тело, тушь расплылась — и машу людям рукой. Эй, говорю, все в порядке, а этот варвар — он хороший, не убивайте его. Эй, говорю, это все та дурная девчонка — заморочила меня фантазиями, а пока я варежку раззявила — учинила теракт. Бывает, дескать.

— Ладно, — машет рукой капитан. — но ты это, давай к генерал-губернатору, расскажи ему все это. Из первых, так сказать, рук.

Меня с лесорубом поднимают обратно на стену дамбы, я танцующей походкой иду по бетонному полу — чтобы не наступить в красное — но потом коленки все же подкашиваются, и я блюю на Дамбу и на Атомград, и на обломки лодки, и немного на моего спасителя. Рисовой каши хватает на всех.

Конечно, ни к какому генерал-губернатору я не иду. Спрашиваю у спутника, как его имя, а потом поворачиваюсь к нему, беру за вырез футболки и говорю:

— Грег, нам срочно надо выпить.

Грег, в общем, не отказывается. Мы молча спускаемся на фуникулёре вниз, молча доходим до ближайшего бара и молча выжираем по триста грамм синтетического коньяка. Это помогает.

— Грег, — говорю я заплетающимся голосом. — Если хочешь, можешь остаться в городе. Я знаю один отличный подвал.

Он удивляется. Не подвалу, в смысле, а предложению. Их, варваров, учат, что мы надменные повелители законов природы, прячем наш рай от простых смертных. Но это не так. Нам, в общем-то, ничего не стоит принять хоть десять беженцев, хоть десять тысяч. Инфраструктура выдержит. Придвигаюсь поближе — рука к руке, коленка к коленке — и объясняю весь расклад.

Об этом не принято говорить вслух, но Атомбург давно вырвался за пределы мальтузианской ловушки. Коммунизм, о чем почти догадался Ленин, — это избыточная энергия плюс женщины, не особо желающие рожать. Наш город производит в десять раз больше еды, чем нужно его жителям. Опреснители морской воды работают так четко, что я могу хоть трижды на дню плескаться в ванной. А еще электролизом мы получаем из воды водород — и распределяем это экологически чистое топливо между жителями островов, в которые превратились горные цепи. Если что-то ломается — мы разбираем его на металлы, на кремний и углерод, на Перун знает что ещё, а потом печатаем заново. Энергетически затратно, но можем себе позволить.

Я шучу, что энергии Атомграда хватило бы, чтобы ловкими движениями мощного лазера написать на Луне слово «жопа». И иногда приходится это делать, чтобы сбросить, так сказать, энергетический жирок. Но вот что правда — так это то, что деньги в городе годятся только для растопки костров в ночь на Ивана Купала. Все, что нам нужно, мы получаем бесплатно.

Грег осторожно спрашивает про ядерные отходы, а ему в ответ объясняю про замкнутый ядерный цикл: отходы от водо-водяных реакторов идут в реактор-размножитель, а на выходе получается опять годное топливо. С учётом того, что нам перед потопом сгрузили все запасы делящихся материалов в стране, реакторам Атомбурга хватит работы лет на тыщу, а то и две. И никакой угрозы для планеты. Если, конечно, не ёбнет. Но не должно.

А ещё Грег спрашивает меня про подвал, я даже называю ему адрес, а потом чуть трезвею — мне ведь ещё нет восемнадцати, и вообще я воздерживаюсь пока. Из принципа.

К счастью, мою девственность спасает полицейский робот. Он по-хозяйски заезжает в бар, вытягивает манипуляторы, бережно хватает мои пьяные руки и ноги и так же бережно везёт в высотку генерал-губернатора. Я только и успеваю, что напоследок царапнуть Грега серпом Мары по руке, пометить его — так, на будущее. Я даже засыпаю по дороге и начинаю посапывать, а просыпаюсь и резко трезвею только когда генерал-губернатор начинает пшикать