мне в лицо нашатырным спиртом. Родители — они такие родители.

Генерал-губернатор злится. Он шмыгает носом. Он нахохливается как обиженный попугай. Он повторяет в сотый раз, что экологические террористы, уничтожившие технологическую цивилизацию Европы, никуда не делись. Он напоминает, что ещё год назад три десятка каноэ неслышно подкрались к ядерному авианосцу «Форд» и потопили его примитивными шестовыми минами. И что только боевые пловцы и целых шесть атомных субмарин отделяют Атомбург и меня лично от катастрофы. Короче, дело идет к виктимблеймингу.

Я развожу руками:

— Так почему же твои боевые пловцы пропустили в город девочку с зажигалкой в жопе?

Ему нечем парировать. Поэтому генерал-губернатор наливает стопку водки, хлопает ее и смотрит на меня.

— Может быть, ты перестанешь работать в порту… — нудит.

Я перебиваю:

— Нет, — говорю — Может быть, лучше ты поймёшь, что нам незачем сидеть тут сычем. Такую же замкнутую экосистему мы можем построить хоть на Луне, хоть на Марсе — где угодно, где есть вода. А если уж душа прикипела к Земле — так займись ей. Кто осушит океан, кто поднимет цивилизацию с колен, если не ты?

Но отец и слышать не хочет о космосе. Ему словно нравится должность генерал-губернатора последнего города планеты. Здесь он важен. Он сберегает наследие человечества.

— Ладно, — говорю — Ты как хочешь, а я поеду в больницу. А потом в подвал.

В ночи я смотрю, как храпят перевязанные атомбуржцы — все живы, всех через неделю-другую поднимет на ноги автодоктор. Гости города стояли ближе к взрыву, и им повезло меньше. Хотя, думаю я, как знать. Ведь они знали — кроме Грега — о том, что будет. Они пожертвовали собой ради того, во что верили. Даже если ерунда это все, но верили же. Эти ребята и даже та мерзкая телочка стремились изменить мир, а не сохранить его в неизменности. Они не понимали, что Атомбург вечен. С ним ничего не может случиться. Ничего по-настоящему дурного.

Успокоившись, я закрываю дверь больницы и бреду к подвалу, перепрыгивая через трещинки на асфальте, — чтобы не спугнуть счастье. Я считаю эти трещинки, словно это лепестки на ромашке, и нагадываю себе любовь до гроба. В моем подвале уже сопит Грег, прикрывшись синтетическим одеялом, я подтыкаюсь к нему под бочок, а наутро показываю спасителю рай.

Рай начинается с еды. Мы сидим в псевдокупеческом ресторанчике ковыряем вилкой яйца бенедикт, обмакиваем в желток нежный круссан, запиваем кофейком. Через окно с резными наличниками открывается отличный вид на кладбище российской космической программы.

Я объясняю — вот, смотри, ракета «Иртыш» с водородными ступенями, а к ней пристегнут российский космический корабль. Привезли сюда буквально вместе со стартовым столом. Говорят, один министр сошел с ума и хотел сбежать от потопа в космос, но в последний момент отменил пуск и застрелился. Говорят, там в кабине до сих пор пятно.

Грег немного ежится, словно вспоминает о вчерашнем. Я наскоро объясняю ему про больницу. Хорошие все живы, плохие мертвы — серп Мары, как говорят шаманы, бьет метко. Хорохорюсь, будто все в порядке. Грег притворяется, что верит.

Мы все равно уходим, не доев, и я гуляю с гостем по улочкам Атомбурга почти под руку. Я показываю ему цеха, где роботы собирают роботов из обломков мертвых роботов. Провожу мимо громад человейников из стекла и стали: в каждой капсуле — по мужчине или женщине, на голове — шлем виртуальной реальности, на столике рядом — нетронутый обед. В Атомбурге можно жить и так — бесцельно, бесконечно. Привожу к капищу Перуна: круг примятой травы, в центре — столб из потемневшего дерева, под грубо вырезанным ртом — потеки красного.

— Кровь? — спрашивает Грег. — Вы приносите в жертву животных или…

— Ты здесь где-нибудь видел живых коз? — удивляюсь и подмигиваю.

Потом заливисто хохочу, подхожу к идолу поближе, провожу пальцем по потекам, пробую жидкость на вкус.

— Мммм… Клубничное варенье, — говорю со знанием дела. — Сегодня — клубничное. А вот вчера…

И тут вдруг возвращаются мысли о вчерашнем, меня вдруг начинает мутить, и я выблевываю на Перуна весь завтрак — такое вот хреновое жертвоприношение.

Под вечер мы снова надираемся в баре. Рядом сопит лысый фанат хайтек-рока, он глушит гречишную водку стопка за стопкой.

— Дядя Вася, — вдруг обращаюсь я к нему. — Слушай, а если бы ты хотел уничтожить Атомбург, с чего бы ты начал?

Дядя Вася хитро чешет бородку и отвечает со знанием дела.

— С системы охлаждения, конечно. Но это нереально. Ее невозможно отключить, даже с уровнем доступа генерал-губернатора. Она будет работать даже при полном обесточивании, вот! И каждая труба, каждый вентиль резервированы раз десять. Случайно тоже ничего не сломается.

— Вот, — говорю Грегу. — А ваши-то. Бахнули на самой вершине стены — так, пару кусков бетона выбили. Так, сказать, ищут ключи под фонарем, потому что там светло. Тоже мне, террористы. Короче, добывайте ядерную бомбу, подплывайте к городу под водой, пилите дырку во внешней трубе, заплывайте внутрь, километров десять там покружите, в центр самый заберитесь и можно взрывать. Обязательно ядерную, чтобы вот все десять запасных вентилей тоже сгорели.

Дядя Вася мгновенно трезвеет и убегает куда-то, не прощаясь. Наверное, строить защиту от подводных люков-скайуокеров.

Лесоруб остается. Он оправдывается. Говорит, что не все в его деревне верят в техногенную природу потепления климата. Дескать, а вдруг все дело в смещении магнитных полюсов. Или это и вовсе случайность, стечение обстоятельств. Я парирую — дескать, ты просто говоришь, что хочу услышать.

— Хендшейк, красавчик, — улыбаюсь. И руку протягиваю.

Он жмет ее уверенно, и на этот раз я не туплю — ищу не странное, не забавное, не повод для сплетен в соцсетях, я высматриваю опасность, а вижу — одно лишь искреннее любопытство. Он хочет знать новое, видеть новое и трогать новое — везде.

Я нахожу в Греге отражение себя.

— Ты любишь приключения? — спрашиваю осторожно.

Он кивает головой.

— Хочешь отправиться в самое большое приключение в жизни?

Конечно, он согласен.

После хендшейка я понимаю: лесоруб всегда хотел вырваться из пределов замкнутого круга, только его круг — унылая деревня под боком у медведей, а у меня — рай на свинцовой крышке над адом.

Рай не хочет отпускать, но кто ж его спрашивает?

Так что глубокой ночью мы крадемся на склад и воруем бруски железа и меди. На улицах Атомбурга мы косплеим Джека-потрошителя: выслеживаем урны, бьем их монтировкой по датчикам, опрокидываем на бок, обездвиживаем и скармливаем обломки принтеру. Нам нужны совсем другие