Майк Гелприн Ботинок

Есть ли сходство в словах «пальчик», «градус» и «скамейка»? А в словах «рыбак», «дактиль» и «циферблат»? «Кукиш», «аптекарь» и «пенек»? Ответ «в них нет ничего общего» — неверный. Сходство есть, и оно очевидно. Надо лишь написать каждое слово с заглавной буквы. Получатся еврейские фамилии. У Фимы была фамилия Ботинок. В Союзе Фима ее стеснялся. В Америке стесняться перестал.

Ботинки жили в съемной квартире на Брайтон-Бич. Этажом ниже обитал поэт-авангардист Соломон Перец. Этажом выше — дамский парикмахер Мирон Трус. Перец был старым, одиноким, пьющим и невостребованным. Трус — относительно молодым, вечно трезвым и нарасхват. С Трусом в квартире жила жена, две малолетние дочери и болонка Хаим. Всех вместе их называли «Трусы». Ударение ставили где придется.

Фиме Ботинку стукнуло двадцать восемь. Он учился на программиста. Программирование Фима ненавидел. Учебу терпел.

— Мальчик скоро кончит на компьютер, — хвасталась соседям Фимина мама. — Тогда мы хорошо заживем.

Хорошо зажить Фима не особо рассчитывал. Ненавидел он не только программирование. Еще он терпеть не мог английский язык. Неродной алфавит Фима знал. Читать худо-бедно умел. С горем пополам выталкивал из себя чужие слова. Даже лепил из них фразы. Но ни рожна не слышал. Устная речь сливалась в Фиминой голове в одну сплошную неразбериху. Невнятную и тягучую, как сдобренная кленовым сиропом манная каша. Впрочем, выудить из каши отдельные слова иногда удавалось. Преимущественно это были слова «фак» и «шит».

Разумеется, на Брайтон-Бич иностранный язык не нужен. Здесь даже «мы говорим по-китайски» написано на дверях прачечной русскими буквами. Но попробуйте — хорошо заживите в съемной квартире на Брайтон-Бич. Фима и пробовать не хотел.

В Союзе он окончил педагогический. С красным дипломом. Два года оттрубил учителем русского языка и литературы в начальных классах. На дверях Фиминого кабинета была прибита табличка с надписью: «Е. Б. Ботинок». Завучиха все порывалась ее снять. На худой конец, замазать — в надписи завучихе чудилась инвектива.

Внешности Фима был самой обыкновенной. Семитской: субтилен, носат, очкаст и мелким бесом кучеряв. С девушками ему не везло. Он их стеснялся. Не то что обходил стороной, но робел в присутствии и говорил, запинаясь. Девушки платили взаимностью. Фима им казался неинтересным.

Женщины у него были. Точнее, бывали. Дважды. В Союзе Фима потерял невинность с преподавательницей французского. В Америке усугубил потерю с учительницей английского.

Француженка была коллекционеркой, а Е. Б. Ботинок — редкостным экспонатом. Можно сказать, раритетным.

Англичанка была эстеткой. Она утверждала, что язык лучше всего познается в постели. В постели она учила Фиму английским словам. Преимущественно это были слова «фак» и «шит».

Француженка изъяла у Фимы ношеные носки. Приобщила к коллекции за номером двести шестнадцать. На следующий день переключилась на школьного сторожа. Англичанка увлеклась нелегалом из Грузии и предложила любовь втроем. К па-де-труа Фима был не готов. Поэтому скатился в привычные воздержание и аскезу…

Июльский пятничный вечер на первый взгляд ничем не отличался от четвергового. Зеленщик Изя Брофман из Одессы запирал овощную лавку. Привычно бранился с конкурентом, зеленщиком Раулем Альваресом из Сантьяго-де-Куба. Из ресторана «Татьяна» невежливо выпроваживали посетителя. Тот накануне забыл расплатиться в ресторане «Волна». На прожаренной солнцем асфальтовой запеканке свирепствовали ошалелые воробьи. А Фима Ботинок шел на свидание. Переживал он отчаянно. Фима сам толком не понимал, как осмелился накануне взять у девушки телефон. Как отважился позвонить и назначить встречу. Еще он был не уверен, как девушку зовут.

— Аня, — бормотал себе под вислый нос Фима. — Нет, Аля. Или даже Ася.

Они познакомились в метро в час пик. Все вышло самой собой. Толпа внесла Фиму в вагон. Скрутила, пожевала и сплюнула им на отчаянно цепляющуюся за поручень девушку.

— Твою мать, — сказала девушка. — Идиот.

Фима обрадовался. «Твою мать» звучало куда лучше, чем «фак» и «шит». На «идиота» он внимания не обратил. Девушка была чудо как хороша. От нее пахло лавандой. Фиме мучительно хотелось смахнуть каплю пота с ее виска. Он воздержался. Имя, произнесенное, когда толпа схлынула, не разобрал. Переспросить постеснялся.

Две остановки они проехали в относительном комфорте. Девушка работала в частной школе. Американским детям она преподавала русский. Фима решил, что это судьба.

Номер новой знакомой он затвердил наизусть. Вернувшись домой, внес в записную книжку под литерой «А». Мобильный телефон был Фиме не по карману. Наутро он позвонил девушке из общественного.

— Это Ботинок, — представился он. — Идиот из метро.

— Так ботинок или все-таки идиот?

— Боюсь, что и то, и это.

Сейчас Фима спешил. Предстояло пересечь неопрятную улочку с помпезным названием Ошен-Вью. От нее до места встречи минут пять, если быстрым шагом. Фима нервничал. И знать не знал, что очередная полицейская акция уже вступила в начальную фазу.

Ошен-Вью отстояла от Брайтон-Бич на каких-то три сотни футов. Где-то посередине проходила граница между добром и злом. Между популярностью и забвением. Суетной роскошью и слякотной нищетой. О Брайтон-Бич знали во всем мире. Об Ошен-Вью знали лишь те, кого угораздило жить поблизости. Улица заслуженно пользовалась дурной славой. Славу обеспечивали завсегдатаи — угрюмые антисоциальные личности. Толкачи, их клиенты, попрошайки, сутенеры и дешевые проститутки. Полиция готовила акцию по оздоровлению обстановки в неблагополучных районах. Об акции завсегдатаев, как обычно, оповестили заранее. Криминалитет убрался. Под оздоровление предстояло попасть прочим гражданам.

Первым делом сострить, повторял Фима на ходу. Отмочить хохму-другую. Затем сослаться на дырявую память и спросить имя. Нет, сослаться-спросить сначала, отмочить потом. Пригласить в ресторан. В кармане лежали сто девятнадцать долларов — все Фимины сбережения. Должно хватить. После ресторана можно попробовать напроситься на кофе. Или сварить его самому. Ботинки-старшие как раз отправились к родственникам в Нью-Джерси на уикенд. А там и… Фима зажмурился. Там…

— Гоинаут?

Фима сбился с шага. Дорогу заступила коренастая накрашенная девица. Вопрос явно исходил от нее. Сути вопроса Фима не понял.

— Э-э… — замялся он.

— Гоуинг аут? — терпеливо повторила девица. На этот раз прозвучало членораздельно.

Фима перевел