усердно ухаживать. Поболела та с неделю и умерла. Муж покойницы, видя, что эта вдова женщина хорошего характера, трудолюбивая и сердобольная, женился на ней. Вот почему старец Иона посылал её в Киеве к петербургскому колодцу.

36. Приехал однажды в монастырь с Дальнего Востока матрос, больной беснованием. Старцу стало его очень жалко, и решил он помолиться о нём. Для молитвы он затворился у себя в келии на два часа, а на больного в это время приказал надеть смирительную рубашку, потому что у него были ужасные припадки, и во время молитвы старца он претерпевал от злой силы страшное страдание. Когда же по окончании молитвы старец вышел, бес был изгнан. Отец Иона велел исцелённому в прочее время жизни быть чрезвычайно осторожным. Затем дал ему благословение и отпустил с миром.

Из рассказов иеромонаха Мелетия:

37. По своей обязанности сторожа я наблюдал, чтобы к батюшке приходили исповедоваться только такие люди, которым он сам назначил. В монастыре долгое время нёс епитимью священник Феодор. Раз во время Филиппова поста отец Иона, выходя от исповеди, говорит: «Ступай ты к отцу Феодору, скажи ему, чтоб он рыбы себе не жарил — теперь пост». Я пошёл к отцу Феодору. Прихожу к нему, вижу: он целую селёдку нанизал на деревянную длинную спичку и жарит. Я стал говорить: «Батюшка прислал меня сказать, чтобы Вы рыбы не жарили, потому что теперь пост — грешно». — «О Господи, — воскликнул отец Феодор, — почём он знал? Ведь меня никто не видел — я только что положил рыбу в печку. Нигде не укроешься от этого человека!»

38. Жил на станции Славянск Феодор Осипович Сергеенко. Приехав в Киев с женой, тёщей и двумя сыновьями, он разыскал меня, отговел, исповедовался у батюшки и собрался в обратный путь. Придя к отцу Ионе, он сказал, что послезавтра должен ехать. «Нет, ещё день останьтесь». — «Да не могу я, батюшка, меня со службы уволят». — «И не уволят, и для вас лучше будет. Не ездите завтра, поедете послезавтра». — «Да не могу я, батюшка, остаться». — «Не благословляю ехать, не благословляю». Он пришёл ко мне и говорит: «Ну что мне тут делать? Не хочется лишиться места, и против старца не хочется идти». — «Уж если вы доверились старцу, — отвечаю ему, — так делайте, что он скажет, не без оснований же он говорит». Так он прожил в монастыре лишний день и поехал, а через две недели прислал мне письмо, в котором не находил слов выразить своей признательности старцу. Тот поезд, на котором он должен был ехать, не вернулся в срок, потерпел крушение, и было много убитых. Затем он вскоре прислал мне ещё письмо. Он не только не потерпел по службе, но в его хозяйстве за два месяца получился такой доход, какой он раньше получал за целый год.

39. Был в Одессе купец Иванов. В это время Иванов ослеп так, что не только не мог читать, но и пройти не мог без посторонней помощи. Он был у разных профессоров, и всюду получал ответ, что зрение вернуть нельзя. Он наметил себе побывать ещё у двух профессоров в Киеве и Москве, и если и они скажут то же, что и прочие, то уже не искать более помощи. Между тем одна старушка, бывшая у отца Ионы, стала уговаривать его посетить в Киеве отца Иону и уверяла, что он возвратит ему зрение надёжнее, чем доктора. Он посмеялся над ней — безумная старуха, мол, когда профессора отказываются, что может сделать неучёный старый монах?! В Киеве побывал он у профессора, услыхал о своём положении тот же приговор и взял извозчика на вокзал, чтобы ехать в Москву. Но тут вспомнил, что старуха говорила ему о старцеа Ионе, и велел извозчику повернуть в Троицкий монастырь, говоря себе: истрачу лишнюю пятёрку и лишний день, а узнаю, что скажет старик. Он пробыл в монастыре две недели, и отец Иона давал ему святую воду и святое масло. Воду он принимал по ложечке натощак, а маслом мазал глаза. Отправляя его домой, старец благословил его и сказал: «Бог даст — пройдёт. К докторам более не обращайся». Через неделю он прислал письмо и ящик лимонов и сообщил, что у него слепоты как не бывало и что видит он хорошо. С тех пор он стал совершенно здоровым, ездил к отцу Ионе и при жизни, и к могиле его ежегодно. И доныне он прекрасно видит и занимается своим делом.

40. Был в обители послушник из казачьих полковников, Александр Иванович Ожинов. Жил он внизу около трапезы. Раз батюшка шёл к нижнему колодцу и зашёл в трапезу. В это время Ожинов принёс сюда из своей келии старый хлеб. Хлеб, который оставался у братии, резался, сушился и раздавался богомольцам. Полковник же по лености довёл до того, что его хлеб заплесневел и был негоден к употреблению. Увидев полковника с хлебом, батюшка вдруг напал на колодезного послушника, тоже носившего имя Александр. Ударив его палкой, старец произнёс: «Не доводи хлеба до плесени; сколько тебе нужно, съешь, а до плесени не доводи». Послушник же, не оправдываясь в том, что не делал этого, всё приговаривал: «Простите, батюшка, никогда не буду». Между тем слова и наказания старца относились к полковнику. Через некоторое время он пришёл к послушнику и, кланяясь ему в ноги, просил у него прощения, а сам потом признавался, что если бы старец не то чтобы наказал его, а сделал суровый выговор, он немедленно ушёл бы из монастыря. Мирянам трудно понять мудрость поступка старца. Он, не озлобляя старого человека, довёл его до стыда и сознания своей вины и раскаяния, а терпеливому послушнику дал венец за его кротость, крепость и готовность нести наказание, когда не было его вины.

41. Одним из преданнейших отцу Ионе людей был Сергей Васильевич Керский, управляющий канцелярией Святейшего Синода. Обыкновенно он проводил в монастыре и на монастырских дачах три летних месяца. Однажды, живя в монастырском имении Гусинцах, он разговаривал с отцом Мелетием о старце: «Никого в жизни, — сказал он, — я так не боялся и не боюсь, как отца Ионы, потому что он видит всё: не только то, что я делаю, но и что я думаю». И он рассказал о своём первом знакомстве со старцем. Однажды в Святейший Синод был послан донос о неблаговидном поведении одного архиерея, и для расследования был послан Керский. Опрашивать ему пришлось тех же лиц, от которых исходил донос. Донос состоял в том, что архиерей находится в связи с одной девушкой и имеет от неё ребёнка. По-видимому, всё подтвердилось, и по возвращении Керского в Петербург Синод определил уволить архиерея на покой. Архиерей — человек ещё молодой (ему не было и сорока лет) — сидел в кресле, когда получил телеграмму об увольнении. От сильного потрясения он тут же внезапно скончался. На Керского известие о смерти архиерея произвело ошеломляющее впечатление; ему казалось, что покойник стоит перед ним не отходя. Он не находил себе покоя и ночью. Та же тень стояла перед ним у