карманных фонариков, обнаружили еще один, уже третий по счету труп мужчины. Мертвец лежал на полу спиной кверху. Бурые пятна крови неровными кругами расплывались от плечей до пояса.

— Колото-резаные раны спины, — ровным протокольным тоном проговорил следователь Шарафетдинов^[1], опускаясь на корточки. Он осторожно ощупал, как ощупывают опытные археологи хрупкую вещицу, найденную при раскопках, затылок трупа и тем же тоном произнес:

— Пулевое ранение в голову. — И как бы размышляя, поникшим голосом добавил: — А вот что в первую очередь последовало: удары ножа или выстрел — сам Аллах в этой темной ситуации затруднился бы ответить.

Что следователь имел в виду: скверную видимость или сложность ситуации для расследования? Окружавшие не поняли. Скорее всего и то и другое. Действительно, электрического света не было, и очертания трупа даже вблизи растворялись в туманно-серой густоте, колыхающейся, точно студень, в мечущихся лучах фонариков.

Одежда на трупе, местами насквозь пропитанная кровью, больше напоминала брезент бурого цвета, а не тонкий шивет. Вспышки фотоаппаратов, в мгновение ока разгоняя мрак, выхватывали мертвеца с разных ракурсов, точно они должны были дать безотлагательный ответ: кто этот мерзавец, сотворивший это тягчайшее деяние.

Прокурор Нафиев, наклонившись над убитым фельдъегерем, негромко проронил:

— Если его ударили ножом, а затем произвели контрольный выстрел в голову, то это значит: убийца был знаком жертве. И для других тоже. Если же это был никому не известный гастролер, то он уже с порога должен стрелять во всех и вся: фельдъегеря-то вооружены пистолетами.

Нафиев резко выпрямился:

— Где здесь хранится оружие?! А ну, быстро проверьте, цело ли оно!

Один из работников казанской прокуратуры бросился искать оружейную комнату.

Нафиев лихорадочно посветил фонариком по сторонам, затем, как охотник, почуявший след где-то рядом затаившегося крупного зверя, несколько возбужденный, начал нашаривать рукой по полу у изголовья мертвеца.

Следователь Шарафетдинов, понимая, что ищет его шеф, как бы подбадривая, произнес:

— Пуля вошла в затылок и вышла из левого глаза. Стало быть в полу она, проклятущая, застряла. Ежели, конечно, убийца добивал своего знакомого уже лежащего.

— Кажется, есть! — прокурор посветил в углубление размером с наперсток.

Вскоре из пола выковырили девятимиллиметровую пулю от пистолета «Макарова».

— Сайфихан Хабибуллович! — влетел в комнату молодой сотрудник прокуратуры, переводя дыхание. — Сейф очищен! Оружие украли! Более шестидесяти пистолетов унесли. И около семисот патронов к ним тоже…

Буквально вслед за ним в красный уголок стремительно вошел коренастый, спортивного вида молодой полковник; то был начальник казанской милиции Искандер Галимов. В этот воскресный день он копался на своих шести сотках и не успел доехать до дома, как это печальное известие догнало его у железнодорожного вокзала. И вот теперь он здесь. Обследовал первый этаж.

— Там на первом этаже во всех помещениях трупы, — произнес полковник Галимов. — В общем, полегла вся смена. Будто какой-то злой дух мор напустил на всех, создавая зону смерти в этой двухэтажке…

Осмотр других трупов, а также помещений подтвердили вывод Нафиева: убийца воспользовался доверием работников спецсвязи! Проник туда как знакомый некоторых фельдъегерей. Сколько было убийц и их пособников — никто не знал. Все это было, конечно же, грубейшим нарушением всех правил и инструкций о режиме этого несчастного учреждения.

Трупы работников спецсвязи выносили из главного входа и клали на небольшую площадку перед зданием, прежде чем очередная машина скорой помощи на всех парах, гудя сиренами, подъезжала к месту трагедии и увозила свой страшный груз. Залитые кровью и искаженные гримасами боли лица мертвецов, полуобгоревшая их одежда производили тяжкое впечатление на видавших виды работников прокуратуры и милиции.

«Какая же гадина загубила столько жизней?» — витал в мыслях у всех один и тот же вопрос.

— Товарищи! Товарищ прокурор! — К Нафиеву подбежал молодой милиционер. — Экспедитор Фарзиева, кажется, жива. Пульс прощупывается!

— Где она?! — Нафиев, не дожидаясь ответа, поспешил на первый этаж.

— Там она. — Милиционер махнул рукой в сторону комнаты приема иногородней корреспонденции.

— Девять трупов вынесли, — продолжал милиционер. — Она десятая! Десятый мертвец. И вот, слава Богу, ожила. Может, и не помрет, выдюжит.

Окровавленная темноволосая женщина лежала у двери в комнату для иногородних без видимых признаков жизни. Судмедэксперт определил: ранение в шею. Потеряла много крови и к сознанию здесь не вернуть.

Десятую жертву разбойного нападения на здание спецсвязи срочно отправили на операционный стол.

— Установите круглосуточную охрану ее, — распорядился Нафиев, обращаясь к начальнику казанской милиции Галимову.

Тот кивнул головой и сказал:

— Информация о том, что Фарзиева жива, никуда не должна просочиться. Это в интересах следствия. Я уж не говорю о ее жизни.

— Верно. — Прокурор кивнул головой. — Пусть так и будет. Для всех посторонних все десять — мертвы.

Затем Нафиев неспеша направился во двор злосчастного учреждения, находившийся с правой его стороны. Окинул взором все здание и задумался.

В критические моменты, сложнейших ситуациях, в которые его то и дело ставили «производственные» дела, то есть совершаемые злодеями тяжкие преступления, а в последнее время — и политические события в России и Татарстане, у Сайфихана Хабибулловича всегда возникала потребность уединиться хоть на несколько минут: спокойно, хладнокровно оценить происшедшее, как бы абстрагируясь от всех нагрянувших горячих событий. Он шестым чувством ощутил: либо он раскроет это дело в ближайшие дни, либо оно повиснет. Такие «висяки», иногда возникали в его долгой прокурорской деятельности. Правда, те дела были не столь громкие. Но все их он знал наперечет, как свои пальцы. Они у него, как занозы: стоит только тронуть мысленно, так и начинает в душе неприятно саднить. А от мысли, что это дело может зависнуть, по спине пробежал противный холодок.

Нафиев давно заметил, еще будучи студентом университета: перед серьезными испытаниями у него всегда появлялись дополнительные силы, помогавшие собраться с волей, сконцентрировать мысль и расставить все в логический порядок. Но это состояние приходило не сразу, как у студента, вытянувшего на экзаменах трудный билет. Вначале какое-то смятение, неуверенность, а затем — ясная память и живая пульсирующая мысль. Успевай только