малейшего намёка. Всё кэгэбэшники засекретили, что они очень хорошо всегда умели и умеют делать.

Ну да ладно, надо освободить мочевой пузырь, а уже потом решать остальные вопросы. Руки я мыл тщательно перед зеркалом и любовался на свою физиономию. Как ни странно, на лице ссадин и синяков не было. На меня из зеркала смотрело лицо явно не пятнадцатилетнего юноши. Мешки под глазами и колючий взгляд цепких глаз прибавляли мне лет шесть, а то и все семь. Под пижамной курткой я ощущал широкую и тугую повязку на груди, а заглянув под неё влево, я заметил край бинта на левом бицепсе. Ну что ж, можно сказать, что легко отделался.

Я ещё как следует умылся и пальцами расчесал волосы. Пальцы не расческа, но хоть какой-то порядок у себя на голове навёл. Выйдя из туалета, я заметил всё тех же действующих лиц. Спрашивать их по поводу тем, не касающихся медицины, было бессмысленно. Или не знают, или не скажут. Значит, пусть тогда по поводу моего теперешнего состояния мне всё расскажут и ещё объяснят, куда делась пуля, которую я отчётливо видел.

— Андрей Юрьевич, — обратился ко мне Генрих Эдуардович, — судя по вашему состоянию, последствия ранения вами практически не ощущаются. Давайте я вас осмотрю.

И он попросил меня снять верхнюю часть пижамы. Начал он с левой руки. Инга сняла повязку и все, в том числе и я, увидели, что от недавней раны остался только красноватый след на коже.

— Первый раз вижу, — сказал Генрих Эдуардович, задумчиво глядя на меня, — такую быструю регенерацию. Инга, размотайте Андрею Юрьевичу повязку на груди. Посмотрим, как обстоят дела там.

А там дела обстояли очень даже неплохо. В районе сердца у меня была гематома размером с кулак и всё.

— Да, — продолжил врач удивлённым голосом, — на вас всё заживает, как на собаке. Три часа назад гематома была в два раза больше. И в её середине было характерное почернение. А сейчас там просто синяк. Даже желтизны никакой нет и, видимо, не будет.

— Значит, именно туда попала пуля и я догадываюсь, что её остановило, — сказал я и задумался.

— Когда мы снимали с вас одежду, — подтвердила Инга, — пришлось срезать и ваши три Звезды Героя с того, что до этого называлось пиджаком. Теперь вы можете сами убедиться, что остановило эту пулю.

И мне бережно передали мои три награды, в одной из которых застряла пуля. Мне повезло, что у последнего нападавшего кончились патроны в его автомате и он стрелял в Брежнева из пистолета Макарова. Если бы в Звезду попала пуля калибра 7,62, то это бы её не остановило и я сейчас был бы мертв. Я, конечно, не их благородие, но «госпожа Удача» была ко мне сегодня очень добра. Я даже мысленно запел песню Булата Окуджавы:

«Девять гpаммов в сеpдце, постой, не зови…

Hе везет мне в смеpти, повезет в любви».

Вот так. Я спас Брежнева, защитив его от пули. А Леонид Ильич спас меня, наградив накануне третьей Звездой, в которую она, очень удачно для меня, и попала. Всё в этом мире взаимосвязано. А теперь что мне с этой искорёженной Звездой делать? Её можно было бы в школьный музей отдать имени меня, любимого. Но если всё по этому делу засекретят, то тогда дома её придётся спрятать и я потом детям своим буду показывать, как их отец умел Родину защищать.

— Ну что, дорогие медики, — спросил я, продолжающих с большим удивлением рассматривать мою абсолютно не волосатую грудь, эскулапов, — меня уже можно признать относительно годным к строевой?

— Если такими темпами пойдёт выздоровление, — серьёзно заявил Генрих Эдуардович, — то слово «относительно» завтра уже можно будет вычеркнуть из вашего медицинского заключения.

— Вот и хорошо. Тогда ответьте мне на один вопрос и потом зовите ко мне мою беспокойную невесту.

— Я на многие вопросы ответить вам не смогу, так как не имею права.

— Да он совсем простой. Леонид Ильич сейчас здесь?

— Нет. Его эвакуировали вместе с Викторией Петровной.

— Понятно. Тогда пускайте ко мне мою девушку. Надеюсь теперь-то нам можно будет с ней увидеться?

— Конечно. Только постарайтесь недолго.

— Хорошо. Остальные вопросы мы обсудим чуть позже.

Медики ушли и на пороге появилась радостная Солнышко. Обе повязки с меня сняли и новых не намотали, поэтому Солнышко сразу обратила внимание на край гематомы, выглядывающей из распахнутой на моей груди пижамной куртки.

— Тебе больно? — испуганно спросила меня моя подруга и нежно поцеловала в губы.

— Три часа назад было очень больно, — ответил я и погладил её по волосам, радуясь, что на ней нет ни единой царапины, — а сейчас практически не болит. Это же не проникающее ранение, а синяк от удара. Поэтому я не ранбольной, а уже ходячий выздоравливающий.

— Я знаю, я тут всех замучила своими вопросами и им пришлось мне всё рассказать о тебе. Ух ты, это синяк от той пули, от которой ты закрыл Леонида Ильича?

— Да, именно от неё. Она была выпущена из пистолета. Представляешь, пуля попала в мою третью Золотую Звезду и застряла в ней. Если бы была автоматная, то я бы сейчас с тобой здесь не разговаривал.

— Не говори так. Я и так страху натерпелась, когда стрельба и взрывы начались. Мы с Викторией Петровной в шкаф на кухне спрятались. Но всё равно, грохот стоял жуткий. Я думала, что дом на нас рухнет, но он выдержал.

— Это ты там потом два раза подряд стреляла?

— Да. В шкафу стало нечем дышать и я тихонько приоткрыла дверцу. А сквозь щель я увидела солдата с автоматом и догадалась, что это не наш. Он нас не видел. Но когда он обернулся, я поняла, что он нас сейчас обнаружит и выстрелила первой два раза, как ты показывал.

— Молодец. Значит, я буду настаивать при встрече с Брежневым, чтобы тебя тоже наградили и я откажусь от своей награды в пользу тебя.

— Так я же ничего такого геройского и не сделала. Стреляла я скорее от страха. Какая из меня героиня?

— Ты спасла жизнь жене Генерального секретаря. С меня хватит и трёх Звёзд, а тебя Леонид Ильич без награды точно не оставит. Значит, быть тебе Героем, как Зина Портнова, только ты живая. Кстати, а где сам Леонид Ильич?

— Тут такое было. Через минуты две, как закончилась стрельба, приехала куча народу во главе с Андроповым. Врачи занялись тобой и теми, кто был ранен. Леонид Ильич был в порядке, поэтому они с Викторией Петровной сели в машину к Андропову и втроём уехали. А я отказалась. Мне они предлагали с ними ехать, но я настояла на своём. Я сказала, что я останусь тут, с тобой. В доме же всё работает, поэтому тебя и не стали никуда перевозить. Отнесли в этот медицинский кабинет и стали тобой заниматься.

— А раненые где?

— Их всех увезли. Куда, не знаю. Тут крови везде было, просто жуть. На первом этаже повсюду осколки и копоть на