Нет, пожалуйста, я умоляю тебя. У меня ведь никого нет, кроме тебя. А помнишь, ты говорила, что всегда будешь со мной? Помнишь? Не уходи же, останься со мной. Смотри на меня, пожалуйста, не закрывай глаза, просто смотри на меня, я хочу видеть твои глаза. Я говорил, что хочу вечно смотреть в них, дай мне смотреть в них. Не закрывай, я прошу тебя. Всё ведь хорошо, мы справимся, слышишь - мы, я никогда не оставлю тебя, всегда будет только "мы". Ну же, не отпускай руку, держись, всего чуть потерпеть, слышишь меня, смотри, только смотри на меня!

  -И давно он так?

  -Семь лет, с самого первого дня, как был доставлен сюда.

  -Когда-нибудь он замолкает же?

  -Я не припомню и раза, чтоб он ничего не говорил, не кричал, не мямлил или стонал.

  -Вы ведь знаете его историю?

  -Конечно. Держу пари, вы не найдете никого в городе, кто б не знал. Бедняга стал чем-то вроде знаменитости.

  -Бедняга?

  -Ну а как же, офицер? То, что он сделал - непоправимо, глупо спорить, но разве это не болезнь виновата? Он виновен по закону, его руками сделаны преступления, но разве он был в себе? Теперь ему страдать тут до конца жизни, даже не зная, за что.

  -У вас оригинальный взгляд на вещи. Оригинальный для человека, который уже работает здесь?

  -Двадцать три года. Я не верю, что сострадание имеет срок годности, офицер.

  -Хорошо бы это было правдой. Вас предупредили, почему я здесь?

  -Только в общих чертах. С персоналом не делятся всеми делами клиники.

  -Могу я к вам обращаться просто по имени?

  -Конечно, офицер. Для вас я просто Майк.

  -Спасибо, Майк. Дело в том, что в пригороде совершено убийство, подозрительно схожее с тем, что семь лет назад совершил он.

  -Матерь божья. Но вы же не думаете, чтобы Джо был виновен? Это совершенно невозможно. Отсюда нет выхода, офицер, вы сами видели количество охраны...

  -Джо? Так по-приятельски.

  -В смысле, Джозеф, Джозеф Слендер.

  -Вы общаетесь с ним, Майк?

  -Я общаюсь со всеми пациентами, когда приношу им есть, или когда вместе с охранниками захожу внутрь для уборки, смены белья и прочего.

  -Снова сострадание?

  -Вежливость, пожалуй. Это их дом, они хозяева своих камер, а меня учили говорить с хозяевами, когда входишь к ним в дом.

  -И отвечает ли Джо вам что-нибудь?

  -Он даже не замечает моего присутствия.

  -А могу ли я сейчас войти в палату?

  -В присутствии дежурного доктора и охраны - конечно, но есть ли смысл допрашивать его?

  -Того требует протокол.

  -Понимаю. Я сейчас позову доктора и охрану.

  Майк уходит, оставляя офицера полиции Хоффмана наедине с холодным, тошнотворно чистым коридором психиатрической лечебницы. В том ли дело, что сама суть подобных учреждений давит на вас, или же всем проектировщикам и дизайнерам мира одинаково хорошо удается интерьер полного уныния? Хоффман не знал ответа, но знал уныние. Вскоре появился Майк со связкой ключей, доктором и двумя сотрудниками охраны. Внутри произошел короткий разговор на разных полюсах. Пациент не прекращал повторять одно и то же, вопросы полицейского игнорировал, прочих присутствующих также не замечал. Через пять минут Хоффман обратился к доктору с просьбой оставить их наедине, якобы разговору может помочь неожиданная для пациента компания. После недолгих уговоров тот согласился, не видя угроз безопасности, и офицер оказался в компании одного лишь сумасшедшего.

  -Ну что, Джо, не помнишь меня? Конечно, нет. Ты говори, говори - не стесняйся моего присутствия. Мне и не требуется твоего понимания или конструктивного диалога. Я пришел сюда лишь за вдохновением... Всё не то, Джо, ты понимаешь меня? Представь, неделю назад я порезал одну визгливую суку с её выродком, но ничего не почувствовал. Не уловил той магии, что очаровала меня семь лет назад. И вот я подумал, что вид такого никчёмного ублюдка, как ты, сможет вернуть мне её. Ведь тогда это были твои жена и дочка, кому как ни тебе произвести на меня нужное впечатление? О, Джо, жаль ты видел только результат. Ощути ты то, что ощутил я, кто знает, может и не осудил бы меня, да и сам бы не свихнулся. Воспоминания заставляют меня вздрагивать. Ты знаешь, это абсолютный экстаз, где ужас быть пойманным только добавляет остроты. А когда мне удалось пустить следствие по ложному следу и доказать твою виновность, я и вовсе показался себе благословленным. Но столько лет работы притупили рецепторы. Ложь, риск, страх - ничто меня больше не тревожит. Потому я пришел к тебе. И знаешь что? Мне кажется, я уже чувствую себя лучше. Спасибо, Джо, счастливо тебе сгнить в этой палате.

  Офицер Хоффман был пойман спустя две недели. Сперва он отпирался, но неопровержимые доказательства наконец развязали ему язык. Бывшего полицейского признали виновным в четырёх доказанных убийствах и приговорили к высшей мере наказания - электрическому стулу. В день казни, за несколько часов до своей кончины Хоффман получил следующую записку:

   "Мой друг любит говорить, что у сострадания нет срока годности. И он это доказал. Но срока годности нет и у моего терпения. Счастливо тебе сгореть на электрическом стуле. ".