Гражданская панихида по Деду Морозу
К концу недели снег напа́дал.
Ветра, метели в полный рост.
Год старый,
дышащий на ладан,
декабрь тащит на погост.
Ещё часок,
и "с Новым Годом!".
(Тут арифметика проста:
Двадцатый рядом,
скоро "роды" —
да жизнь с чистого листа).
Все в предвкушении! Жадно ищут
надежды, счастья и любви…
— Год девятнадцатый две тыщи,
гуд бай!
…Такая се ля ви.
Ну да — ты честно отработал
(и даже больше — отпахал),
но всё проходит — и народу
ты уж не нужен — дряхлым стал.
Давай, бывай.
(Вот бьют куранты).
В восторге зал!
…И только хрип
предсмертный ДедМорозаСанты
укором мне.
— Прощай, старик…
Обозначая поминанье,
я выпил
и опять налил…
Кабан похрюкал на прощанье
да крысе
место
уступил.
Рак и Грека
О́трак полз, сомнений полный
через мель и на откос.
Наверху шумели волны,
а внутри гудел Вопрос.
Вдоль коряги, чуть правее,
как учил его отец,
по Беззубковой аллее…
Вот и норка, наконец!
Это норка не пустая.
Здесь живёт Мудрейший Рак.
Сколько раз линял — не знают!
Он всерачий патриракх!
— Туки-туки, извините,
что тревожить Вас посмел.
Выползайте, просветите!
Я вопрос задать хотел!
— Безобразие! Что такое?! —
донеслось из темноты.
— Не даёте мне покоя,
порожденья суеты!
Зашуршало… Лезет, вроде…
(Стал рачок ногами слаб.)
Ведь воздвигнулся на входе
РАК, могучий, словно краб!
Тёмной зелени доспехи!
Крепче ножниц мощь клешне́й!
Рострум — нож, глаза — орехи!
А усы — длинней вожжей!
— Ну? Не бойся, дурачишка.
Не обижу. Что сомлел?
— Кхе — откашлялся рачишка.
— Я… вопрос… задать хотел…
Отчего болтают раки,
что на свете нету рек,
где б не сунул в воду грабки
страшный Грека-человек?
Мол, никто, в речной юдоли,
пролагая жизни путь,
не избегнет страшной доли —
в кипяток крутой нырнуть.
Грека с солью и укропом
всех пожрёт, кто в тине рос!
Нет спасения! Словом — ж*па.
Правда? Врут? Такой вопрос.
— Хе. — И шевельнув усами,
усмехнулся Мудрый Рак.
— Наша жизнь — вода, а пламя —
сказки. Ты же не дурак.
Сам суди — повсюду реки,
и болота, и моря.
То, что где-то бродит Грека —
это свист, болтают зря.
Сколько линек, не упомню,
здесь сижу — и никого.
Видел рыб (вот их уж сонмы).
Нету Греки твоего!
Баста! — видно речь благая
утомила старика.
Развернулся, отползая…
Вдруг откуда-то РУКА!
Страшный ВРАГ с ПЯТЬЮ клешнями!
БЕЛЫЙ, будто МЁРТВ и ГНИЛ,
в АД КИПЯЩИЙ, в ЗЛОЕ ПЛАМЯ
патриракха утащил!
Отрак же
не думал долго.
Жизнь — дерьмо. А Грека бдит!
Надо жить… и шмыгнул в норку.
В ночь живёт, а днём сидит…
Моська и слон
Здесь небо синее синего,
а солнце — в мильёны ватт дуга!
Ярчее пера павлиньего,
левее от солнца — радуга!
Здесь жители так улыбчивы,
И искреннеблагожелательны,
что даже слегка… прилипчивы
(уж слишком ко всем внимательны).
В стране этой светлой, радостной,
погода всегда чудесная.
И в воздухе пахнет сладостно.
И звуки слышны прелестные.
Вы скажете — "Небывальщина!
Не верим в такие повести!
Маниловщина густофальшная!
Не может вот так во всём везти!"
Так вот, отвечаю скептикам,
фомам, на диванах рощенным:
секрет-то не в нейролептиках.
А… как бы сказать попроще вам…
В столице жил слоник розовый
(завёлся счастливым случаем).
Жил в скверике, под мимозами.
…Так он испускал созвучия!
Не каждый день, но частенечко,
как утро наступит новое,
ушан, розовей младенчика,
вещает своё — слоновое.
Оттрубит — и благолепие
по улицам валом катится.
Добро и великолепие
со злом и уродством ра́тятся!
К обеду уже всё чистое.
Сверкает, переливается!
А граждане — аж лучистые.
От радости
обнимаются.
Вот так вот и жили жители,
улыбками улыбалися
добрейшие удобрители,
а в золоте аж купалися.
Увы,
нет на свете вечного.
Ведь даже звезда срывается.
Потери — удел беспечности,
Халява всегда кончается.
Однажды случилось страшное:
невиданное и невместное.
Объевшись благами влажными,
земля аж до сердца треснула!
Накрыло огромной тучею
диск солнца померкший, матовый
