вскоре понял: возни много, а толку мало. С безгильзовыми тоже было связываться себе дороже — вон сколько лет трудолюбивые бундесы колдовали над всякими лаками-компаундами. Чтоб и сгорали без остатка, и нагрева не боялись, и пороховой шашке рассыпаться не давали. Козя, конечно, химик от бога, но лаборатория у него, во-первых, не своя личная, а во-вторых, немецкого там было одна только кварцевая печь, а остальное Рыжий охарактеризовал как «сплошной Госпромцветмет».

На жидкий метатель Сашка тоже решил не замахиваться, хотя с отчаяния набросал несколько вариантов, вроде бы даже работоспособных, но при реализации сулящих кучу дополнительных проблем.

И что же оставалось? А ничего — и это «ничего» означало собой те самые мучения, поиски, ошибки, которые и закончились озарением в общественном транспорте, когда он выдумал совершенно новый боеприпас, соединяющий в себе достоинства и гильзового, и безгильзового патронов. С обычным порохом, не боящийся ни нагрева, ни сырости, с повышенной начальной скоростью и уменьшенной отдачей. Короче, идея обещала многое, оставалось всего лишь её реализовать. Всего дел-то — начать да кончить!

Мысленно оглянувшись в прошлое, Воронков удивился самому себе — прямо хоть становись в позу и толкай телегу про большой путь и великие свершения. С публикой, правда, не очень. Разве что за слушателя сойдёт Джой — красивый, неглупый, но своенравный колли, отданный двоюродным дядей Сеней. Сидит, небось, зверюга под дверью, ждёт, когда хозяин закончит возиться с этими железяками — противно визжащими, а то и плюющимися горячим маслом и острыми стружками.

Улыбнувшись, Сашка выключил станок и бережно положил маленькую, но увесистую деталь на верстак рядом с остальными. Если по делу, так осторожничал он зря: этот с таким трудом отполированный вольфрамовый вкладыш к затвору можно было хоть с размаху об стену, потом поднять, да ещё раз — пока рука не устанет. И ничего ему не будет, вряд ли даже поцарапаешь. Но переступить через своё отношение к этому, для кого-нибудь другого — мёртвому и бессмысленному железу он не мог. Слишком много Воронков в него вложил, даже не думая, для чего. Наверняка среднему человеку показалось бы странным, что оружие, вещь утилитарную и смертоносную, можно изготавливать в том состоянии души, в котором, наверное, Данила-мастер ваял свой каменный цветок.

Бывало, Сашка и сам задумывался над этим, пытаясь понять самого себя: ну как можно любить оружие? Как можно восхищаться изяществом линий этих железных игрушек, основное предназначение которых — отнимать жизнь? И никаких объяснений этому не находил: нравится, и всё тут. В конце концов, любят же хозяева своих бульдогов и доберманов, восхищаются их всякими там лапами-зубами, хотя эти породы собак выводятся и дрессируются тоже отнюдь не для спасения утопающих!

По-другому он просто не мог и, не считая, тратил время и силы. И двух друзей ведь к этому привлёк — правда они и сами оказались неравнодушны к Сашкиной затее.

Рыжий по этому поводу говаривал голосом Папанова: «Ничего… Сядем усе!» Балагур чёртов. Но если бы не они, хрен бы чего у Сашки вышло.

Краса и гордость экспериментального отделения своей конторы, Серёга, у которого полмизинца было оторвано в детстве самодельной бомбочкой, орудовал в лаборатории, обеспечивал покрытия, варил пластики, добывал заготовки из дефицитных металлов. А заядлый охотник и КМС по стрельбе Гарик был своим человеком в тирах и на стрельбищах. Это с его помощью удалось на натурных экспериментах отработать баллистику, или проще говоря, посмотреть, как ведёт себя новый патрон в сочетании с новым стволом. (Вели они себя поначалу по-всякому, но другого Воронков и не ожидал.)

Время подвело итоги труда, и результат — вот он, на верстаке. Здесь все: и форма, и содержание. Сашка взял детальку, промыл её от остатков полировочной пасты, искупал в смазке и снова положил на верстак. Немного постоял, тщательно вытирая руки. Осознанно или нет, но этот момент он оттягивал до последнего. Во время подгонки всех составных частей их приходилось до посинения совмещать, прилаживать и двигать друг относительно друга. Но ещё ни разу он не собирал своё произведение полностью

И вот, кажется, всё готово. Захочешь, а не придумаешь, что бы ещё вылизать. Пальцы скользнули по длинноватому для обычного пистолета стволу, рифлёному узкими продольными канавками. Нет, надо, чтобы хоть кто-нибудь это видел! Воронцов пошёл и приоткрыл дверь.

— Будешь свидетелем! — веско сказал он протиснувшемуся в щель Джою. Колли уселся и радостно застучал хвостом по ближайшему станку.

Саша встряхнул в воздухе руками, плюнул зачем-то через левое плечо и произнёс в пространство:

— Приступим… Нервных и женщин просят не смотреть! — а затем поднял с покрытой пятнами масла ткани ствол.

Он не спешил, хотя своё творение мог бы собрать за считанные секунды, хоть с закрытыми глазами, хоть вися вверх ногами, хоть наяву, хоть во сне — кстати, во сне он это уже проделывал сотни раз. И вот — новый пистолет у него в руке. Последним движением Воронков вщёлкнул в рукоятку оба магазина, пока ещё пустые, и замер.

Что-то происходило и в нём самом, и вокруг. Вряд ли Сашка сумел бы подобрать слова для описания, но в душе у него в этот миг шевелилось чувство, знакомое, наверное, всякому творцу. Восторг свершения — так, что ли? В руке лежало нечто, реальное, как солнечный свет в ясный полдень, и весомое, как выговор с занесением в трудовую книжку. Оно лоснилось металлическим блеском, а на боку у него изящно темнел маленький гравированный значок — гибкий силуэт мангуста.

Глядя на создание своих рук, Сашка чувствовал, как взор его радуется каждой линии. Хотя, на посторонний взгляд, «Мангуст» мог показаться настоящим чудовищем — не хуже поразившего в детстве воображение фантастического пиррянского пистолета из «Мира Смерти» Гаррисона. Огромное, чёрное, с вкраплениями матового золотистого, непривычных очертаний — это чудовище всем своим видом как бы предупреждало: принимайте меня всерьёз — и не ошибётесь!

«Забавно,— подумалось вдруг.— Попади игрушка в руки кому знающему, так тяжкий ступор бедняге обеспечен. Если вот так, без патронов, то никакой спец даже не поймёт, как она работает! Инерция мышления, брат, страшная штука!»

А уж определить класс, к которому следует отнести оружие, затруднялся и сам создатель. Штурмовой пистолет, что ли? Неслабый такой — бьющий оперённой стрелкой на полкилометра, а в