позволив им беспрепятственно высыпать из лощины на бугры. Немцы, предвкушая успех, уже устремились прямиком к поляне, когда по сигналу лейтенанта Гришаева заговорили три «максима» и трофейный пулемет. Они только что сменили позиции и теперь ударили внезапно, поливая свинцом все подступы к своей обороне. Достиг максимальной плотности и ружейно-автоматный огонь. Он был настолько губительным, что таявшие на глазах ряды гитлеровцев вновь откатились назад. Преследуя их, бойцы во главе с лейтенантом Гришаевым положили еще десяток-другой одуревших от страха и шнапса «завоевателей»…

К исходу третьего дня образумившийся противник прекратил бесплодные атаки.

— Теперь можно посчитать их потери, — предложил Гришаев прибывшему к ним в роту представителю политотдела дивизии. — Вам же нужны для сводок цифры?

Как только стемнело, оба командира в сопровождении нескольких бойцов крадучись направились к лощине, заваленной трупами вражеских солдат. Однако на полпути политработник сбился со счета и брезгливо махнул рукой.

— Пойдемте обратно, — сказал он. — Их тут до утра не пересчитаешь…

Так сражались на юго-западных подступах к столице воины 322-й. Мужая и закаляясь в боях, набираясь опыта и наращивая силу своих ударов, они и сами несли при этом серьезные потери: немцы сопротивлялись стойко и дрались яростно. Велик был урон и среди командного состава. Не говоря о взводных и ротных командирах — они выбывали из строя еще чаще, — через полгода в дивизии почти не осталось никого из командиров, назначенных в полки и батальоны перед их отправкой на фронт.

Гибли, разумеется, не все. Залечив раны, многие командиры возвращались в действующую армию и продолжали воевать потом в других соединениях и частях. Кое-кого списывали вчистую по контузиям и увечьям. Но немало было и таких, что сложили свои головы на земле, отбитой у врага.

Я не случайно коснулся здесь этой печальной статистики. События тех лет все дальше уходят в прошлое. Постепенно стирается в памяти многое, без чего не понять теперь неимоверно трудной обстановки, в которой приходилось воевать в ту пору. И кое-кто уже ныне пытается объяснить столь большие потери среди командиров чуть ли не их неумением найти свое место в первых сражениях минувшей войны. Восхищаясь личной их храбростью, такие люди сетуют одновременно на то, что командиры в сорок первом и сорок втором, мол, не учитывали природы этой небывалой по ожесточению войны и командовали по старинке, как говорится, «впереди на лихом коне». Вместо того, дескать, чтобы управлять боем с КП, эти командиры лично водили батальоны в атаки и первыми попадали в своей комсоставской форме на мушку гитлеровцам…

Что правда, то правда, — в большинстве своем все это были мужественные, сильные духом люди, привыкшие смотреть в лицо любым опасностям. В трудных, критических обстоятельствах своим бесстрашием и отвагой они зажигали подчиненных, увлекая их за собой на врага, и нередко вырывали победу там, где по законам простого соотношения сил ее просто не могло и быть.

Однако, с другой стороны, было бы неверным утверждать, что командиры при этом совершенно не учитывали изменившейся природы боя, что они пренебрегали всякой осторожностью и в любом случае предпочитали цепь атакующих относительно безопасному месту на КП. Дело тут, разумеется, совсем в другом. А именно, на войне, особенно в первый период, очень часто возникали настолько тяжелые ситуации, когда спасти положение могли лишь опыт, воля и власть командира батальона, а то и полка. И те появлялись на угрожаемых участках, пресекали растерянность и панику, воодушевляли людей и делали все, чтоб отвести неминуемую беду, избежать разгрома, выправить положение. И если для этого им приходилось лично поднимать людей в атаку — что ж, значит, так было нужно, другого выхода не было.

Находиться на передовой, под бомбежкой и обстрелом, поровну деля опасность с бойцами и отвечая всецело за исход их действий, командиров старшего звена вынуждали и многие другие обстоятельства. Хотели они того или нет, но в самый разгар ожесточенных сражений им приходилось нередко лично увязывать на переднем крае взаимодействие, организовывать ввод в бой вторых эшелонов и готовить контратаки силами резервов, уточнять или принимать заново решения. Все это диктовалось интересами боя и осуществлялось в обстановке, где сознание долга подавляет чувство страха, а мысль об опасности отступает перед одним стремлением — любой ценой выполнить полученный приказ!

Стало быть, ощутимые потери среди наших командиров вызывались отнюдь не безрассудной их храбростью, а ожесточением самих боев, их насыщенностью огнем и техникой, нередким превосходством противника в силах и, наконец, необходимостью постоянно и лично влиять на ход и исход действий. Чтобы нагляднее проиллюстрировать это, приведу еще одну страничку из боевой истории 322-й стрелковой дивизии.

В первых числах февраля 1943 года, совершив за трое суток труднейший 120-километровый переход по дорогам, погребенным под небывало большими заносами снега, полки дивизии вступили с ходу в бой севернее железной дороги Касторное — Курск. Действуя на правом фланге 60-й армии, на стыке с войсками Брянского фронта, 322-я в течение 4 февраля овладела населенными пунктами Крюково, Красная Поляна, Верхняя Ольховатка и перерезала дорогу Щигры — Косоржа. Противник, оборонявшийся перед правым флангом и центром армии, начал отходить. В ту же ночь генерал Черняховский принял решение — воспользоваться этим и стремительно захватить Курск. Командующий Воронежским фронтом генерал Ф. И. Голиков утвердил этот замысел.

К решению этой задачи привлекалась, наряду с двумя другими, и 322-я стрелковая, командира которой срочно отзывали в отдел кадров фронта. Встал вопрос о кандидате на его место.

— Есть у меня такой на примете, — сказал Иван Данилович Черняховский командующему фронтом. — Это подполковник Перекальский, заместитель командира двести тридцать второй стрелковой дивизии. Храбр, умен, решителен.

— Быть по сему, — согласился Филипп Иванович Голиков. — С утра пусть принимает триста двадцать вторую.

После полудня 5 февраля соединения армии были нацелены на захват Курска. Легкого успеха не предвиделось. Сопротивление врага на ближних подступах к городу резко возросло. Гитлеровцы сосредоточили в районе города и его окрестностях части пяти пехотных и одной танковой дивизий и возвели целую сеть опорных пунктов, намереваясь остановить советские войска и удержать Курск за собой или, на худой конец, хотя бы отсрочить час его падения. В этом случае нашим частям, и без того