насыпи. Когда уже были у последнего – почтового вагона, где-то далеко сзади открылась дверь и оттуда стали садить из винтовки в белый свет, как в копеечку.
Кольцов даже не стал оборачиваться. Поэтому, когда одна из пуль ударила его в спину, он удивлённо вскрикнул, дернулся назад, а потом упал лицом вниз.
Володарский, шедший впереди, метнулся к нему, перевернул, приложил ухо к груди. Сердце стучало.
– Если не в голову и не точно в сердце, сразу не умирают, – со стоном сказал Кольцов и открыл глаза. – Это я от шока отключался.
– Куда меня? – спросил он.
– В спину, – ответил Володарский.
– Навылет?
Кольцов пошарил по груди, морщась от боли.
– По ходу – нет, – констатировал он. – Плохо…
– Что делать будем? – спросил Володарский. – Идти сможешь?
– Идти? Смеёшься? – хохотнул Кольцов, закашлялся, сплюнул.
Он вытер губы рукой, посмотрел на кровавый след на ладони.
– Пуля в лёгком застряла, – сделал вывод. – Если так, то есть шанс выкарабкаться.
– Ты вот что, – перевел Кольцов взгляд на Володарского. – Паспорт того, что я последним кокнул, положи мне в карман. И денег сколько-то.
– Зачем? – спросил Володарский, пока Тоня торопливо открывала чемодан и рылась в его содержимом.
– А сами – дуйте отсюда, – не обратил Кольцов внимание на вопрос, мотнув головой в сторону леса. Он тяжело, с присвистом дышал. – Деньги есть. Документы – есть. Со шмоткой определитесь. Легализуйтесь, короче. Жив буду – найду. Как связь держать помните?
– А ты? – спросил Володарский.
– Идиот? – зашипела на него Тоня. – Давай ноги уносить, а то и его не спасём, и сами поляжем.
Она протянула Кольцову деньги и паспорт. В ответ тот протянул оба пистолета.
– Избавьтесь как только сможете. Кровь на них.
– Не поминай лихом! – только и сказала Тоня. После чего ухватила Володарского за плечо и потащила его в обход последнего вагона к близкому лесу.
Провожая их взглядом, Кольцов вдруг вспомнил Серёгу Бодрова, как он тогда – в горах плакал, как просил:
– Братцы, не бросайте. Я сам пойду, только дайте передохнуть чутка.
А сам синий от потери крови. Даже сидя шатался.
Лейтенант Рубахин угрюмо протянул ему два рожка к «Калашу» и, как и сейчас Тоня, сказал:
– Не поминай лихом.
И они ушли. Убежали.
Причём, бежавший последним Рубахин, слегка смещался на ходу то влево, то вправо. Как человек, который опасается выстрела в спину.
Потом, конечно на допросах у следователя военной прокуратуры вся группа, как один, сказали, что Бодров сам вызвался прикрывать их отход. Мол, вот какой Серёга герой – не хотел быть обузой для товарищей.
Ну а тому, разумеется – звезду Героя посмертно. Деньги какие-то выплатили родне. Даже в газете про него статью тиснули, вот, мол, на кого нынешнюю молодёжь, равнять надо.
Только вот до конца жизни Кольцов будет помнить взгляд, которым Серёга их провожал. И мучиться. Даже батюшку как-то попросил отпустить грехи. Не помогло.
А вот сейчас – отпустило. Он вдруг понял, что тогда, в горах, не было в их команде ни на ком вины. Как и сейчас не было вины на Володарском и Тоне, за то, что они его бросили. Просто это жизнь, а в ней всякое случается.
Конец
Конец