доходит, что питьевая трубка лопнула. Гидратационные баки опорожняются прямо в мой скафандр. Так что если шторм не убьет меня, примерно через семь минут мой шлем заполнится водой и я стану первым человеком, который утонул в космосе.

Если мы выберемся отсюда живыми.

— Ни шанса, — бормочу я.

***

— Ни шанса, — говорит лейтенант.

Три с половиной часа назад я стоял в Центре управления полетами Академии Авроры. Лейтенанта лётной палубы зовут Лексингтон, и она на два года старше меня. Пару месяцев назад на вечеринке Дня Основателей, она выпила лишнего и сказала, что ей нравятся мои ямочки на щеках, поэтому теперь я стараюсь почаще при ней улыбаться.

Эй, раз они у тебя есть, выставляй их напоказ.

Даже в этот час в доках полно народу. С мезонина сверху видно как разгружается тяжелое грузовое судно в секторе Траска. Огромный корабль завис на рукаве станции, корпус потрепан миллионами километров. Грузчики-дроны жужжат вокруг металлическим роем. Я поворачиваюсь к лейтенанту. Моя улыбка становится еще шире.

— Всего на час, Лекс, — молю я.

Младший лейтенант Лексингтон приподнимает тёмную бровь.

— Ты хотел сказать «Всего на час, мадам», Кадет Джонс?

Упс. Перегнул палку.

— Да, мадам. — Отдаю честь. — Мои извинения, мадам.

— Кажется, у тебя сейчас отбой? — вздыхает она.

— Не могу заснуть, мадам.

— Волнуешься по поводу завтрашнего Призыва? — Она качает головой, наконец, улыбаясь. — Ты самый высокоранговый Альфа в своём выпуске. О чем еще волноваться?

— Просто нервничаю. — Киваю на ряды Фантомов в двенадцатом отсеке. Корабли — разведчики гладкие. Каплевидные. Черные, как пустота снаружи. — Я решил, что найду этому неплохое применение, если чутка погоняю.

Ее улыбка исчезает.

— Ответ отрицательный. Кадетам нельзя в истребители без лётного тренера, Джонс.

— У меня пятизвёздочный отзыв от моего лётного тренера. А с завтрашнего дня я стану полноценным Легионером. Не сунусь дальше четверти парсека.

Я наклоняюсь к ней. Улыбка сияет в сто ватт.

— Стал бы я лгать, мадам?

И медленно, невероятно медленно, я вижу, как на ее губах появляется улыбка.

Спасибо вам, ямочки.

Через десять минут я уже сижу в кабине Фантома. Двигатели нагреваются, доковые системы загружают мой корабль в пусковую трубу, и с беззвучным рёвом я взмываю во мрак. Звезды сияют за экранами мониторов. Пустота простирается столь же широко, что и вечность. Стация «Авроры» освещает мрак позади меня, быстрые крейсеры и неуклюжие столичные корабли швартуются у ее причалов, рассекая тьму вокруг. Я меняю курс, ощущая приступ головокружения всякий раз, когда исчезает гравитация, сменяясь невесомостью за пределами обшивки станции. Передо мной маячат Складные Врата, примерно в пяти тысячах километров от носа станции. Огромные. Шестиугольные. Его пилоны мигают зеленым во мраке. Внутри мерцающее поле, пронизанное яркими точками света.

В наушниках раздается голос.

— Фантом 151, это управление Авроры. Всё чисто для входа во Врата, приём.

— Вас понял, Аврора.

Включаю двигатели на полный, и меня отбрасывает в кресле, когда я разгоняюсь. Автонаведение замыкается, Врата вспыхивают ярче солнца. И без единого звука, я ныряю в бесконечное, бесцветное небо. Меня приветствуют миллионы звезд. Врата широко открываются и поглощают меня, и в этот момент я не слышу рёва двигателей или писка навкома. Нет ничего. Ни тревог по поводу отца или завтрашнего Призыва. На один единый миг весь Млечный Путь погружается в тишину.

И я не слышу ничего.

***

Я ничего не слышу.

Капля воды ползёт по голове, затекая в ухо, к тому времени, как я открываю криокапсулу, приглушая сигналы тревоги моего скафандра. Я мотаю головой, но жидкость не отлипает от кожи из-за невесомости, а залипает на левый глаз, наполовину ослепляя меня. Изо всех сил стараясь не ругаться, я вскрываю остатки криопечати и открываю дверь. Цветовая гамма здесь несколько иная; все отображается в оттенках черно-белого. Поэтому когда камера поддается, оттенок внутри меняется, не уверен, какой это цвет, пока..

Боевая тревога. Стазис прерван. Капсула 7173 повреждена. Боевая тревога.

Мониторы предупреждающе мигают, когда я опускаю руки в вязкий гель, невольно вздрагивая от того, как холод проникает сквозь скафандр. Не могу представить, что делать с преждевременно вытащенной из криокапсулы девчонкой, но и оставить ее в этом Шторме я не могу. Это точно убьет ее. И если я не уберусь отсюда, он убьет и меня тоже.

И да, в любом случае, будет крайне хреново.

К счастью корпус «Хэдфилда» выглядит так, словно его пробили еще несколько десятилетий назад, поэтому здесь нет атмосферы, которая могла бы выкачать оставшееся тепло из тела девушки. К несчастью, это означает, что ей нечем дышать. Но ее накачали чем-то прежде чем заморозить, и это замедлило ее метаболизм настолько, что она сможет прожить еще несколько минут без кислорода. Я больше беспокоюсь о своей возможности дышать, учитывая количество воды в шлеме.

Она парит в невесомости над капсулой, по-прежнему привязанная к капельницам и измазанная остатками криогеля. «Хэлдфилд» снова содрогается и я даже рад, что не слышу, что на самом деле Шторм творит с обшивкой корабля. Вспышка черной, как смоль, молнии врезается в стену рядом со мной, расплавляя металл. Вода наполняет шлем все быстрее с каждой минутой, подбираясь к губам. Я начинаю очищать лицо девушки от криогеля, взмахнув рукой, капли слизи разлетаются в разные стороны, попадая на остальные криокапсулы. Стекая по ним вниз. Каждая наполнена точно таким же гелем. В каждом иссохший человеческий труп.

Они все мертвы. Сотни. Тысячи. Все на этом корабле мертвы, кроме неё.

Голографический дисплей в шлеме вспыхивает, когда еще одна молния разжижает еще один кусок корпуса. Это послание с компьютера Фантома.

Предупреждение: Шторм усиливается. Рекомендуется немедленный отлёт. Повторяю: Рекомендуется немедленный отлёт.

Ага, спасибо за совет.

Нужно бросить девчонку тут. Никто не станет винить меня за это. А галактика, в которой она очнётся?