что-то новенькое.

Стриндберг. Новенькое?

Сири. Мне-то всегда казалось, что ты именно так и зарабатывал себе на кусок хлеба — под маской пристойности выгребал откуда только можно наше семейное дерьмо и варганил из него книги...

Стриндберг (орет). Так ведь это же искусство! Литература!

Сири. Ах, искусство... ну, тогда извини...

Стриндберг. Понимаешь... опять эта история с Хансеном. Ну, помнишь, тот чертов босяк, который собирался прикончить меня за то, что я заявил на него в полицию. Говорят, он опять жаждет моей крови. Намерен вновь возбудить дело... насчет Марты. Да ты знаешь. Каково? Никак не угомонится. Это... это... отвратительно.

Сири. Безусловно.

Стриндберг. Мне надо с тобой поговорить, пока...

Сири. Я просто счастлива.

Стриндберг. Счастлива?!

Сири (с невыразимой благожелательностью). Да, да — мы ведем бракоразводный процесс. Но я просто счастлива, что ты тем не менее пожелал поговорить со мной, с таким-то ничтожеством. На прошлой неделе мы случайно столкнулись в ресторане гостиницы... ты обедал, если не ошибаюсь... с каким-то бледнолицым воздыхателем...

Стриндберг. С моим датским переводчиком!!!

Сири. Он так смотрел тебе в рот... я даже испугалась, что ты подавишься. Ладно, как бы то ни было, я по оплошности оказалась в зале. И поздоровалась с Великим! Не спрося на то позволения! Но Великий ответить не соблаговолил, куда там. Ты воззрился на меня, словно перед тобой была дохлая крыса. Или сраные кальсоны.

Стриндберг (печально). Опять сквернословишь.

Сири. Я почувствовала себя как сакутумуссет сатанс коистернуссет валмит маркуссат. Вот и поломай теперь голову — с твоими-то ограниченными способностями к языкам.

Стриндберг (подозрительно). Это! Это не финский! Выучить финский — для этого вы чересчур благородны! Как можно — барышни-дворянки и финский язык! Блефуешь!

Сири. В таком случае — как сраные кальсоны!

Стриндберг (очень веско, заложив руки за спину, описывает вокруг нее круги, взгляд устремлен в потолок). Говорят, я тебя отверг. Говорят, я сделал выводы из твоих многочисленных промахов и оплошностей. Я считаю: правильно говорят. Случившееся — необходимость. Истина конкретна. Я — выражаясь конкретно — тебя отверг. Ты — бывшая жена. Наша связь может носить свободный характер (с нарастающим достоинством и убежденностью)... пожалуйста, будь моей любовницей. И тем не менее ты — отверженная. Я не намерен появляться с тобой в обществе. У нас с тобой деловые отношения. Театр. Дети. И все.

Сири (с веселым изумлением). Господи Иисусе, прямо-таки юбилейная речь...

Стриндберг. Поскольку ты директриса... назначенная мной лично!.. только что созданного театра Стриндберга в Копенгагене... я требую... что вполне гуманно и отнюдь не чрезмерно... соблюдать сроки. Приступить к репетициям и довести их до конца. Аккуратно вести счета. Свободная женщина, собирающаяся самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, не имеет права бить баклуши!

Сири. Что до истории с Мартой, можешь больше не трястись.

Стриндберг (нервозно). Что? Что тебе известно? Что происходит?

Сири. Но вообще-то — чего ты, собственно говоря, ожидал? Сперва доблестно трахаешь служанку, едва-едва достигшую половой зрелости. Прелестно. Потом начинаешь нервничать из-за ее... чернявого старшего братца. Обвиняешь его — на крайне зыбких основаниях — в краже. Является полиция и сажает его в кутузку. Стриндберг ликует, у него камень с души свалился. Обвинение оказывается несостоятельным. Проведя неделю на хлебе и воде, братец выходит на свободу... естественно, разъяренный... облыжным обвинением...

Стриндберг (очень четко). Закон был полностью... на моей стороне! Девчонка не малолетка! Достигла половой зрелости! И пошла на это добровольно! А братец ее, между прочим, цыган!

Сири. Прекрасно. Великолепно. Как бы то ни было, выйдя из тюрьмы, он рвет и мечет. И мечтает тебя укокошить. И в один прекрасный вечер, хорошенько заложив за воротник и вооружившись молотком, с воплями пытается вломиться к нам прямо через стену. После чего ты геройски испаряешься как дым, предоставив мне разбираться с пьяным цыганом и его опозоренной сестрой и расхлебывать заваренную тобой кашу, дабы избежать судебного процесса. И кутузки.

Стриндберг (тихо). Ты же знаешь, у меня клаустрофобия. Я не могу даже... подумать о тюрьме. Как представлю себе... камеру... так каждый раз немножко умираю. (Орет.) К тому же ты, засранка чертова, прекрасно понимала, что попади я за решетку — и машина, снабжающая тебя деньгами, остановится!

Сири. Мне плевать на эту твою историю со служанкой. Не моя печаль. Я не ревнива. Кстати, я говорила с фогтом. Неоднократно. Дело закрыто раз и навсегда.

Стриндберг. Ты уверена?

Сири. Абсолютно, малыш Август.

Стриндберг (садится, пустой взгляд устремлен в пространство). Да. Да, да. Ты такая ужасно... невозможно... сильная. Да. Сильная. (Пауза.) Спасибо большое. Правда... ты все уладила... с потрясающей... силой. Да. Как же все это гадко. Невыносимо гадко. Мне было ужасно страшно. Ужасно!

Сири. Почему же в таком случае ты вот об этом не написал? Вместо того чтобы смешивать с грязью цыган в дрянной и лживой «Чандале»?

Стриндберг (взрывается). Потому! Да напиши я правду о том, что испугался! Перепугался до смерти! И сбежал! И что мне вовсе не хотелось спать с этой чертовой шлюхой! Все бы сочли, что я вел себя как баба! (Очень спокойно и деловито.) А не как мужчина.

Сири. Вот как! Ну-ну.

Стриндберг (тихо). Кроме того, изучая свойства женской психики, я заинтересовался психологией преступников. Видишь ли... у женщин ведь тоже преступная натура... это ведь все взаимосвязано. Подлежит изучению.

Сири (смотрит на него долгим взглядом). Кстати, гангстер появится с минуты на минуту.

Стриндберг (в ужасе). Кто? Гангстер? Он придет сюда? Этот...

Сири (ангельским голосом). Да нет... я имела в виду лишь свою партнершу... одну из тех преступных натур, о которых ты говорил... я подумала...

Стриндберг (натянуто). Прескверная шутка.

Вигго Шиве (восхитительный выход — сбрасывает с себя плащ, с раскрытыми объятиями делает элегантный шаг в сторону Сири, обольстительно при этом улыбаясь). Очаровательная госпожа директриса Эссен-Стриндберг! Как всегда первая! Хрупкий цветок в пышном театральном саду! Сири! (Раскинув руки, идет к Сири, но ее предупреждающий взгляд заставляет его остановиться на полпути.) А? (Видит Стриндберга, нерешительно меняет курс в его сторону, руки по-прежнему раскинуты, С дурацким видом замирает на месте,