беспорядочно крутя кистями.)

Стриндберг (ледяным голосом). Кто это, черт возьми?

Сири. Н-да, следует, наверное, вас представить... это, стало быть, Август Стриндберг... а это...

Шиве (с бурной радостью, делает храбрую попытку как можно импозантнее начать все сначала). Господин Стриндберг! Не верю своим глазам! Неужели это сам господин Стриндберг! Да! Конечно, это вы! Вы! Ошибки быть не может! Да! Нижайше прошу позволения представиться — в эту минуту, когда я имею честь впервые, лично (все более торжественно, с оттенком высокопарности) познакомиться с одним из величайших писателей современности — тем, чьи страстные, правдивые, проницательные и дерзновенные слова точно прожгли насквозь нашу кожу... если мне будет дозволено так выразиться. Я давно издали восхищаюсь вами, обожаю вас; посему сейчас, когда Дагмартеатр в Копенгагене удостоился чести принимать у себя такого гостя, этот исторический...

Стриндберг (натянуто, но польщенно). Да что уж там. Спасибо, спасибо.

Шиве (полностью захвачен своей цветистой речью). Если бы я мог дать вам хоть слабое представление о нашей преданности! Если бы я мог отдать вам свое сердце! Если бы я мог найти для вас слова, которые выразили бы... если бы я мог дать вам...

Стриндберг. Наличные.

Шиве. Простите?

Стриндберг. Наличные. Хотите что-нибудь дать, давайте наличные.

Шиве. Да?

Стриндберг. Я на мели. Поэтому давайте наличные. Мелкие суммы тоже сгодятся.

Сири (поспешно). А это, значит, актер-премьер Вигго Шиве, он кстати, репетировал роль Жана во «Фрёкен Жюли»... и будет помогать в постановке этого спектакля...

Шиве. Вигго Шиве! Один из ваших самых горячих поклонников!

Стриндберг. Вот как! Вот как! (Недовольно.) Я слышал о вас.

Шиве (безгранично польщен). Вы слышали обо мне? Это правда? Вы, господин Стриндберг?! Мне следовало бы... да! Да. Я знаю, что меня все больше считают одним из лучших актеров Дании (задумывается)... возможно, лучшим... но чтобы вы, господин Стриндберг...

Стриндберг (холодно). О вас говорят. О вас и Сири.

Шиве (немного неуверенно). Говорят...

Стриндберг. Как вам должно быть известно, мы с Сири ведем бракоразводный процесс. И поэтому вы вообразили, будто имеете право безнаказанно ее лапать! Черта лысого! Держите руки подальше! Здесь вам театр, а не бордель. А уяснив себе этот факт, захлопните пасть и больше ее не открывайте!

Шиве (возмущенно). Господин Стриндберг! (Голосом, идущим откуда-то из живота.) Фру Эссен-Стриндберг для меня человек, к которому я питаю самое что ни на есть глубокое, глубочайшее уважение и почтение...

Стриндберг (орет). Вот и прекрасно! И продолжайте в том же духе!

Шиве (в страхе, мгновенно переходя на льстивый тон).... И разумеется, всегда буду питать...

Стриндберг. Что же касается «Фрёкен Жюли»... я уже перестал чему-либо удивляться.

Шиве. Да?

Стриндберг. Тому, что пьесе не дали ходу.

Шиве (мечтательно). Во время репетиций я страстно полюбил роль Жана. Я нашел в ней глубину, нацеленность, которая...

Стриндберг. Эта баба — прокурор Верховного суда Мейер — посчитал ее, видите ли, непристойной и подверг цензуре. Стало быть — дальше ходу нет. Можно было бы кое-что вымарать. И попытаться спасти. Получилась бы, конечно, дрянь, а не пьеса, ну да хрен с ней, ради денег почему бы и не сыграть. Но мы не успеем. Значит, будем ставить что-нибудь другое. «Сильнейшую». «Парию».

Шиве. Делать вымарки в подобном произведении значило бы покуситься... это было бы преступлением...

Стриндберг. Господин Шиве! Я — машина, добывающая средства к существованию! Я вынужден как машина выдавать тексты, дабы содержать паразитирующих на мне женщин и малолетних детей! Дамы жаждут крови и денег! Таким образом, молодой человек, ваши сентиментальные взгляды на мои произведения мне не по карману!

Сири (мягко). Но тем не менее эти произведения бессмертны?

Стриндберг. Да, бессмертны! Несмотря ни на что!

Мари Давид (она входит на сцену тихо, почти незаметно, останавливается, слушает. Ей лет 25, короткая стрижка, рыжие волосы, мягкое округлое лицо. Первым ее замечает Стриндберг. Он каменеет, словно пораженный молнией. Делает шаг в ее сторону, останавливается. Царит мертвая тишина. Шиве ничего не понимает, Сири испугана. Мари смотрит на Стриндберга совершенно спокойно, но видно, что она напряжена). Извините. Я опоздала.

Стриндберг (резко поворачивается, стремительно подходит к Сири). Что это значит?

Сири. Будто ты не знаешь.

Стриндберг. Чего не знаю?

Сири. В «Сильнейшей» есть роль без слов. Мари любезно согласилась ее сыграть.

Стриндберг (медленно, понизив голос, говорит Сири). Та-ак. Подружка объявилась снова.

Сири. Как видишь.

Стриндберг (задумчиво). Мерзкая датская трибадочка. Так-так. Все-таки надо было мне ее прикончить тогда в Гре, три года назад. Вышвырнуть оказалось мало.

Сири (тихо). Я теперь свободный человек. И тебе придется с этим смириться. Вот так-то.

Стриндберг. Это была твоя... инициатива?

Сири. Не твое дело.

Стриндберг. Неужели?

Сири. Не твое дело.

Шиве. Фрёкен Давид... несмотря на свой малый сценический опыт... показала многообразную, проникновенную и пленительную мимику, которая вселяет в меня уверенность, что...

Стриндберг. Вы знаете фрёкен Давид?

Шиве. Не столь близко, но такая очаровательная...

Стриндберг. Значит, вы ее не знаете. (Пауза.) А я знаю.

Шиве. Вы... встречались раньше?..

Стриндберг. К сожалению. Год назад прошел слух, будто пьянство свело ее в могилу. Слух, увы, ложный.

Шиве. Но разве...

Стриндберг (взрывается, грозно уставясь на Шиве). Я не выношу всех, лапающих мою жену! Понятно?!

Давид. Я здесь. Ничего не попишешь. Я не забыла того, что произошло, но мне плевать. Давайте займемся делом.

Стриндберг (словно пробуждается ото сна, подходит к стулу, хватает его, с громким стуком опускает на пол и, в упор глядя на Мари, указывает дрожащим от бешенства пальцем на сиденье). Здесь! Здесь! Вот здесь фрёкен Давид будет сидеть ближайшие часы! (Продолжая указывать на стул, все больше распаляется.) Захлопнув пасть! Мы начинаем репетировать... дабы довести до премьеры, которая наверняка кончится катастрофой... мою новую одноактную пьесу «Сильнейшая». Для дебилов или для неграмотных, если таковые среди нас имеются (бросает долгий взгляд на Шиве), хотел бы пояснить, что в этой превосходной (грозно обводит всех взглядом, возражать никто не осмеливается), превосходной пьесе есть