вяло вертел в руках скелет и думал. Зрение, кажется, отпадает. Обоняние и слух тоже — атмосферы-то нет. О вкусовых и тактильных рецепторах и говорить смешно. «Экстрасенсорное восприятие»? Ох, не любил он этот извечный спасательный круг невежд, но какие ещё варианты?

Кто-то не поверит, что в положении Лэйрда Каннингема можно столь глубоко увлечься задачей, не связанной с выживанием. Однако есть люди, для которых выживание не главное. Одноколейный ум Каннингема в каждый момент времени мог быть занят только чем-то одним, и Каннингем намеренно отложил на время свои личные трудности.

Он ещё изучал скелет, когда в десятке метров от зева пещеры, на дистанции, ближе которой живность не приближалась, объявился один из хищников. Встал на цыпочки, стараясь стать выше, и обозрел округу. Каннингем, частью для смеха, частью из любопытства, швырнул в него оторванную ногу. Существо проводило её взглядом, но ловить не стало, а обратило глаза на пещеру и быстро-быстро спряталось от угрозы за пылевым барханом.

Впрочем, через минуту-две оно, всё забыв, появилось в поле зрения вновь, преследуя существо поменьше — те кишели повсюду, поедая растения. Схватку, а потом и пиршество удалось разглядеть получше, чем в прошлый раз, но кончилось всё совсем иначе. Хищник доедал добычу, когда по дюнам к нему удивительно резво заструилась гигантская многоножка. Победитель не подозревал о её приближении почти до самого конца, и вот оба чёрных тела исчезли в пасти существа, которое, вопреки надеждам Каннингема, падальщиком не было.

Он с интересом отметил, что, накатываясь, многоножка пронеслась через группу растительноядных существ, не уделяя им внимания, а те дружно рассыпались и со всех ног бросились в сторону пещеры. Сперва Каннингем думал, что они свернут, но, очевидно, они предпочли меньшее зло. Прошмыгнув в пещеру мимо лежащего человека, — даже пробежавшись по нему, — они принялись зарываться в пыль как можно глубже. Он залюбовался великолепными представителями местной фауны, что собрались будто по заказу.

Наконец зарылся последний. Каннингем посмотрел, что творится снаружи. А там многоножка как раз доела добычу. И на этот раз, оставаясь в поле зрения, скоренько проскользила на вершину высокой дюны, где свернулась кольцами и приподняла голову. Высоко сижу — далеко гляжу, сообразил Каннингем.

Многоножка полёживала, помощники работали, и Каннингем решил изучить одно из убежавших к нему существ. Подошёл к стене, нагнулся и, осторожно пошарив в пыли, почти сразу извлёк чёрного «краба». Выяснилось, что если положить его кверх ногами на ладонь, перевернуться он не способен, и, несмотря на судорожно мотающиеся ноги, можно хорошо рассмотреть, что у него снизу.

Судя по устройству ротового аппарата, растениями существа питались весьма занятными: жвалы, тщетно смыкавшиеся на вакууме, с виду были способны расплющить палец металлического скафандра, и Каннингем старался пальца в рот не класть.

Ему стало любопытно, как они обходятся без воздуха, и он задумал вскрыть «краба». Тот явно мог прожить без излучения Денеба, очевидного источника энергии, очень долго, хотя даже сквозь скафандр ладонь ощущала жар, — стало быть, темнота ему нипочём. Чтобы его оглушить или убить, надо стукнуть по какому-то жизненно-важному органу. Каннингем огляделся в поисках подходящего орудия.

Сразу за входом в пещеру было несколько глубоких трещин, — сказались, видно, перепады температуры, — и очень скоро удалось отколоть заострённый увесистый камень. Держа камень в правой руке, Каннингем уложил существо кверх ногами на землю, надеясь, что у него есть солнечное сплетение.

«Краб» оказался резвее, чем он думал. Ноги, не находившие опоры, когда под панцирем располагалась ладонь, до земли достали. «Краб» перевернулся и дал дёру так стремительно, как не улепётывал и от многоножки.

Пожав плечами, Каннингем вырыл другой экземпляр. И, удерживая теперь в руке, стукнул по нижнему щитку заострённым концом. Ничего. Не осмеливаясь бить сильнее, дабы не смять оболочку, он ударил ещё несколько раз — с тем же успехом. Терпение было на исходе. Наконец опасения оправдались. Чёрный панцирь сломался, и каменное острие вошло глубоко-преглубоко: можно ручаться, что все внутренние органы всмятку. Ноги дёрнулись напоследок раз, другой. Каннингем досадливо выругался.

Всё же на что-то надеясь, он убрал сломанные куски панциря и с минуту удивлённо глядел на жидкость, заполняющую полости тела. Жидкость металлически серебрилась, подобно ртути, но смачивала органы и температура её, вероятно, была выше точки кипения этого металла. И тут кто-то Каннингему мощно наподдал. Он кувыркнулся через голову, врезался спиной в заднюю стену пещеры и с ужасом увидел, что напавший — гигантская многоножка.

Она тщательно пережёвывала отобранного «краба». Наконец выплюнула несколько фрагментов панциря, покрывавших оконечности ног, знакомо приподняла голову и уставилась невидимыми глазами-проколами на фигуру в скафандре.

Каннингем втянул в себя воздух и сжал камень покрепче, хотя надежды на победу было мало. Челюсти многоножки во всём превосходили челюсти растительноядных существ: ногу отхватит шутя.

Секунд пять они, не двигаясь, смотрели друг на друга. Затем, к несказанному облегчению Каннингема, многоножка пришла к прежнему выводу насчёт человечества и поспешно выскользнула из пещеры. И, так и не сбавив скорости, пропала за дюнами.

Естествоиспытатель — коленки немного подрагивали — вернулся к зеву пещеры, уселся так, чтобы видеть корабль, и глубоко задумался. Интересно. Даже изумительно. Многоножка не увидела «краба», сбежавшего из пещеры Каннингема, или по крайней мере не погналась. На его памяти она нападала только когда «кровь» была уже пролита — два раза хищными существами и один раз человеком. И, похоже, место гибели жертв — в темноте пещеры ли, при ярком ли свете — не играло роли. Что вновь доказывало: на освещённость многоножкам плевать. Но в их рацион входила не только падаль. Один раз вместе с убитым был проглочен и убийца. А ещё многоножка явно могла одолеть человека, но дважды сбегала. Что же тогда привлекает их на арену битвы и кровопролития, но пугает в человеке? Что пугает не только многоножек, но и всех остальных существ?

На планете с какой-никакой атмосферой Каннингем ответил бы не задумываясь: запах. Но органы обоняния ассоциировались с дыхательной системой, а она у этих существ явно отсутствовала.

Не спрашивайте, почему он так долго терялся в догадках. Возможно, вы скажете, что всё уже явствует из удивительной приспособляемости этих странных глаз. Или же простите его. Колумб,