Зловещий шёпот ветра, окутывавшего её, как покрывалом, становился всё громче и громче. У неё как будто бушевала за спиной невидимая толпа; десятки ртов изрыгали безумные проклятия. Восемь древних духов испуганно завизжали, закрыли головы руками и кинулись кто куда. Прекрасные, крупные, тяжёлые зелёные листья вдруг сплющились, и огромные пятна тления стали пожирать их. Ветки, неумолимо старея за секунды, закачались и заскрипели, с неба камнями повалились какие-то чёрные и пёстрые камни.
– Птицы! – закричал Корневод, раскачиваясь взад-вперёд. – То птицы мёртвые!
Госпожа Древоборица потерянно вертела головой. Она была высокая, выше любой смертной женщины и многих смертных мужчин, но на глазах у духов она как будто усыхала, съёживалась и тоже старела. Холодом подуло от неё, и испуганная белка, промчавшаяся мимо, замертво свалилась к её ногам. Госпожа Древоборица воздела к небу руки. Сгущались над её головой злобные тяжёлые тучи; глухо рокотал гром.
– Госпожа Древоборица! – отчаянно перекрикивая вой бури, сказала Дароносица. – Госпожа Древоборица, всякое бывает!
Госпожа Древоборица дёрнулась, будто её ударили. Дьявольский зелёный свет вдруг охватил всю её фигуру, и её волосы опять встали кругом головы, как застывший язык пламени. Лицо у неё было бледно-серое, а вместо глаз чернели глубокие дыры, в которых тлели, как угольки от старого костра, безумные огоньки. Госпожа Древоборица проревела, точно умирающий бык:
– Она забрала моего Землероя! Новые шрамы, новая боль, новая потеря, никогда это не кончится, никогда не перестанут меня кромсать! Люди! Люди!
Госпожа Дароносица согнулась в три погибели. Обезумевшие от ужаса духи носились кругом и кричали, и всякий, кого касались ледяные порывы ветра, замирал на месте или рассыпался в прах. Деревья старели, стонали и гнулись к земле, их крепкая кора обращалась в бесполезную труху. За спиной у госпожи Дароносицы мёртвыми обрушились на землю три вековые сосны. Даже само Дерево, на котором стояла госпожа Древоборица, гнило заживо. Гибли и чернели его листья, его корни поднимались всё выше над бурлящей землёй, как будто бы яд крылся внутри, как будто корни отчаянно хотели избежать этого яда. Господин Корневод стоял на коленях у основания гибнущего дерева и искренне плакал. Холод уже тянул к нему цепкие ледяные пальцы.
Госпожа Древоборица раскинула руки, и всё её тело обмякло. Зелёное свечение стало настолько ярким, что даже Дароносица зажмурилась и попятилась, закрываясь длинными колышущимися рукавами.
Госпожа Древоборица распахнула рот. В тот миг, когда она закричала, все, кто её услышал, упали мёртвыми. Духи обрушились кучками невзрачного пепла, животные и птицы обрушились на ходу, листья и трава скукожились и завяли, корни кустарников и деревьев изъела гниль.
Глаза госпожи Древоборицы совсем опустели. Она взлетела невысоко над сплетением морщинистых ветвей, почти что лежащая, прогнувшаяся в спине. Она кричала мучительно, кричала на рвущейся высокой ноте, и столько тоски и боли было в её голосе, сколько не в состоянии вместить в себя голос человека. Госпожа Древоборица кричала – и дерево, покачиваясь, как тонущий корабль, проваливалось всё ниже и ниже в бурлящую почву. С тревожным стрёкотом падали с ветвей круглые жёлтые огоньки и тонули; самые старые ветви уже обратились в прах.
Госпожа Древоборица исторгла яростный рык. Даже самый злобный тигр, множество месяцев пробывший в суровом заточении, не смог бы рыкнуть столь же грозно. Рукава Древоборицы задрались, и множество шрамов, исполосовавших светлую кожу, вспыхнули оранжевым. Древоборица загорелась, вспыхнула, как зажжённая спичка, и огонь тотчас перекинулся с её рук на дерево.
Пламя бушевало как безумное. Оно поедало всё, к чему прикасалось: кустарники, листья, траву, трупы животных, пепел, оставшийся от духов, даже кипящую грязь, которая когда-то была твёрдой плодородной почвой. В считанные секунды огонь охватил всю таинственную поляну и решительно покатился дальше. Он охватывал весь лес, и деревья жалобно трещали под его натиском. Обезумевшие стада животных и стайки птиц мчались прочь, задыхались в сером дыму и гибли. Даже яростный ветер, что ревел высоко в небе, не мог остановить гибель леса.
Когда жители городка увидели зловещее алое зарево за своими окнами, тотчас была поднята тревога. Гигантские алые пожарные машины с рёвом и непрекращающимся миганием синих маячков мчались к границе леса. Развёртывались тугие шланги, струи ледяной воды рассекали и окружали пламя, но всё было тщетно. Местные жители, полусонные, как попало одетые, сновали туда-сюда с вёдрами. Женщины испуганно стенали, дети ревели, мужчины ругались почем зря, и густые волны серого дыма наползали на город, грозя и его задушить.
Пожар остановился сам – когда доел последнее одинокое дерево с растопыренными, как чьи-то худые пальцы, ветвями. Дерево мягко обрушилось в горы бесцветной золы, что осталась от его соплеменников, и пламя успокоилось, и наступила зловещая тишина.
От грандиозного старого леса, существовавшего дольше, чем сам этот город, благодаря которому этот город вообще появился и столько лет спокойно жил своей жизнью, остались только чёрные остовы обугленных стволов, пепел, пыль и жар, который волнами поднимался к небу.
Лес выгорел дотла за шесть с половиной часов.
* * *
Анна мчалась, не разбирая дороги. Рыдания, подкатывавшие к горлу, душили её, и у неё пылало лицо. Она спотыкалась, падала, рассекала в кровь колени и ладони и совсем не чувствовала боли. Где-то за спиной у неё потянуло запахом гари, удушающие волны ударили в спину, но она не обернулась. Она не могла обернуться к лесу. Она бежала так, словно бы сама выбросила Землероя из-под защиты деревьев и убила его.
Спасаясь сумасшедшим бегством, Анна где-то потеряла свою красивую маску на пол-лица и один ботинок. Босая нога была сбита в кровь, она оставляла за собой чётко различимый в пыли алый след.
– Землерой… Землерой… – шептала она себе под нос, как безумная. Она спотыкалась, её бросало из стороны в сторону, как шлюпку – в бурю, но она не могла остановиться. Её дыхание стало совсем тяжёлым.
Удушающий запах гари и жаркие волны воздуха повсюду преследовали её. Анна развернулась и, не помня себя, помчалась в поля. Стебли шуршали у неё под ногами, и она снова падала, вставала, хваталась за тонкие стебельки, и ей казалось, что трава обратилась в
