синонимы до бесконечности, но суть от этого не изменится. Картонка выпадала из моей сумки, забиралась в мой кошелек, чудесным образом оказывалась на столе в кухне. Она словно кричала «Возьми меня! Прочти меня! Набери мой номер!». И в какой-то момент я просто сдалась.

А теперь стояла на улице и думала, на кой черт я подчинилась воле тупой визитки, и не тупой, но очень настойчивой подруги? Сидела бы себе спокойно в лавке, составляла новую композицию к чьим-то поминкам. Не самое жизнеутверждающее занятие, конечно, но это что-то более привычное, нежели посещение психотерапевта.

А вдруг он окажется мерзким, нудным старикашкой, который тут же решит, что у меня — тысяча и один диагноз, после чего упечет далеко и надолго? Я, конечно, иногда думала обить дополнительно стены в своей квартире, но лишь потому, что любила теплые жилища. Так-то мягкие стены меня не особо привлекают.

Так, ладно. Хватит тут стоять. Уже и люди начали недобро коситься, словно у меня на лице написано что-то нехорошее. А может, у меня, как у начинающего психопата, слюни начали течь? Да нет, подбородок вроде сухой. Всё, хватит. Я взрослый человек, уверенный в себе и не боящийся никого. И какому-то доктору меня точно не напугать.

Решив так про себя, я, наконец, поднялась по ступенькам и толкнула входную дверь, оказываясь уже не снаружи, а внутри клиники. Стоит отметить, что по ту сторону двери было весьма уютно. И определенно дорого. Нет, я итак в последнем не сомневалась, поскольку снаружи здание выглядело ничуть не хуже. Огромный медицинский комплекс внушал трепет всем, кто был чуть менее равнодушным к современной медицине и хоть что-то смыслил в архитектуре. Внутри же клиника представляла собой одно сплошное «вау». Огромная стойка регистрации, к которой — о чудеса! — не тянулась километровая очередь, просторные коридоры со светлыми стенами и вымощенными плиткой полами. И диваны — много диванов, мягких, удобных, в которые так и тянуло посадить свою пятую точку. Это вам не деревянные лавки в бесплатных учреждениях. Тут всё по первому разряду, для дорогих — во всех смыслах — пациентов.

И как мне вообще удалось записаться? Васька, что, продала свою почку? Напрашивается вполне логичный, на мой взгляд, вопрос — зачем ей это? Неужели подруга думает, что мне так сильно нужна помощь?

Ладно, об этом потом. А пока — на поиски этого самого Воронцова. Если верить часам, я итак уже опоздала на три минуты. Поэтому, спросив у милой улыбчивой девушки за стойкой, где обитает этот самый специалист, я потрусила в нужную сторону, с каждым шагом всё больше теряя уверенность в том, что я поступаю правильно.

Возле нужного кабинета мне осталось преодолеть последнюю преграду. Оказывается, у гуру психотерапии был личный секретарь. А я-то наивно думала, что меня на прием записывала одна из девочек внизу. «Всё чудесатее и чудесатее», — мелькнула в моей якобы нездоровой головушке фраза из произведения Льюиса Кэррола, в котором он описывал приключения моей тезки^[1], после чего я негромко кашлянула, привлекая внимание девушки.

Которая, подняв голову, посмотрела на меня поверх монитора компьютера, нацепив на лицо дежурную улыбку.

— Добрый день. Чем могу вам помочь? — старательно скалясь и демонстрируя, что и стоматологи в этой клинике работают неплохие, спросила секретарь

— Эм…Я вроде как к доктору, — кивнула я в сторону закрытой двери, на которой висела аккуратная табличка «Д. В. Воронцов».

Бодро застучав по клавиатуре, девушка спросила:

— Вам назначено?

Нет, блин, просто решила заскочить от нефиг делать. Проглотив рвущуюся с языка фразу, я кивнула:

— На два часа. Я — Алиса Флорес.

Когда секретарь, удивленно приподнял брови, бросила на меня еще один красноречивый взгляд, я мысленно застонала. Вот вечно моя фамилия вызывает такую реакцию! А всему виной моя бабушка-испанка, которая запретила своему сыну после эмиграции в Россию менять фамилию. Он был последним представителем семейства, и бабуля боялась, что род просто угаснет, а фамилия станет всего лишь отголоском истории. Сколько раз я хотела её поменять — не сосчитать. Но сперва отец чуть ли не ложился грудью на двери паспортного стола, а потом это вроде как стало даже моей фишечкой. В целом, я смирилась со своими экзотическими корнями, и только такие вот редкие моменты раздражают.

Хотя, могу смело сказать, что фамилия Флорес мне подходит, поскольку я унаследовала от бабушки и частичку испанских генов. Кожа моя всегда была на пару тонов темнее, чем у других, а черные, густые, блестящие волосы, вызывали приступы зависти у всех, кто такой красоты был лишен. Карие глаза, над которыми возвышались довольно-таки заметные брови — еще одна боль моего детства. Это сейчас я радовалась тому, что мне не нужно их подкрашивать, а в школе я считала себя уродом и сравнивала с нашим физруком, у которого было только три выдающиеся черты — пивной живот, усы и брови.

— Да, я вижу запись, — голос секретаря вернул меня из мира мыслей, — Одну секунду, я предупрежу доктора, что вы пришли.

Не дожидаясь от меня ответа или любой другой реакции, девушка сняла трубку стационарного телефона и, нажав пару кнопок, почти ангельским голоском пропела:

— Дан Валерьевич, к вам пациент прибыл. Алиса Флорес.

Вот как. Я уже пациент. Почему-то это слово вызвало у меня слабый приступ паники, который я попыталась подавить, сделав один, очень глубокий вдох.

— Да, поняла, — выслушав, по всей видимости, ответ доктора, кивнула секретарь, после чего обратилась уже ко мне, — Можете пройти. Доктор ждет вас.

Поблагодарив девушку, я смогла, наконец, ухватиться за латунную ручку, повернуть её с негромким щелчком, и оказаться внутри кабинета. Так сказать, в святилище психотерапии. Блин, когда я нервничаю — чушь прям-таки сама в голову приходит.

— Эм…добрый день, — негромко поздоровалась я.

В кабинете царил легкий полумрак, плотные шторы прятали за собой окно, источником света служили лишь небольшой торшер и монитор компьютера. За которым, по всей видимости, спрятался Дан Валерьевич.

— Вы опоздали, — вместо приветствия сообщил мне очевидную вещь мужчина и, прежде чем я успела вставить хоть слово в свое оправдание, добавил, — Проходите и присаживайтесь на диван.

Кивнув и чувствуя себя так, словно я — школьница, которую отчитал директор школы, хотя, по сути, ничего обидного или резкого Воронцов мне не сказал, я выполнила его просьбу. Наверное, всё дело было в тоне, которым он ко мне обратился — он был сух и почти шелестел словно наждачная бумага. Несмотря на то, что в нем угадывались бархатные нотки, а сам тембр был выбран ровный и мягкий,