надо,
И лепим глину поступков.
Знаю, прекрасны вы, цветок голубого,
И мне хорошо и внезапно,
Когда говорите про Сочи
И нежные ширятся очи.
Я, сомневавшийся долго во многом,
Вдруг я поверил навеки:
Что предначертано там,
Тщетно рубить дровосеку!..
Много мы лишних слов избежим,
Просто я буду служить вам обедню,
Как волосатый священник с длинною гривой,
Пить голубые ручьи чистоты,
И страшных имен мы не будем бояться.
13 сентября 1921
«Когда умирают кони – дышат…»
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
<1912>
Кузнечик
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!
<1908–1909>
«Мне мало надо!..»
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И капля молока.
Да это небо,
Да эти облака!
<1912, 1922>
«О Азия! тобой себя я мучу…»
О Азия! тобой себя я мучу.
Как девы брови, я постигаю тучу.
Как шею нежного здоровья.
Твои ночные вечеровья.
Где тот, кто день иной предрек?
О, если б волосами синих рек
Мне Азия покрыла бы колени
И дева прошептала таинственные пени,
И тихая, счастливая, рыдала,
Концом косы глаза суша.
Она любила! Она страдала!
Вселенной смутная душа.
И вновь прошли бы снова чувства,
И зазвенел бы в сердце бой:
И Мохавиры, и Заратустры,
И Саваджи, объятого борьбой.
Умерших их я был бы современник,
Творил ответы и вопросы.
А ты бы грудой светлых денег
Мне на ноги рассыпала бы косы.
«Учитель, – мне шепча, —
Не правда ли, сегодня
Мы будем сообща
Искать путей свободней?»
<1921>
«Снежно – могучая краса…»
Снежно – могучая краса
С красивым сном широких глаз,
Твоя полночная коса
Предстала мне в безумный час.
Как обольстителен и черен
Сплетенный радостью венок,
Его оставил, верно, ворон,
В полете долгом одинок.
И стана белый этот снег
Не для того ли строго пышен,
Чтоб человеку человек
Был звук миров, был песнью слышен?
1912
«Там, где жили свиристели…»
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
Начало 1908
Владислав Ходасевич
Вечером синим
Вечерних окон свет жемчужный
Застыл, недвижный, на полу,
Отбросил к лицам блеск ненужный
И в сердце заострил иглу.
Мы ограждались тяжким рядом
Людей и стен – и вновь, и вновь
Каким неотвратимым взглядом,
Язвящим жалом, тонким ядом
Впилась усталая любовь!
Слова, и клятвы, и объятья
Какой замкнули тесный круг,
И в ненавидящем пожатье
Как больно, больно – пальцам рук!
Но нет, молчанья не нарушим,
Чтоб клясть судьбу твою, мою,
Лишь молча, зубы стиснув, душим
Опять подкравшуюся к душам
Любовь – вечернюю змею.
Начало 1907
«Зазвени, затруби, карусель…»
Зазвени, затруби, карусель,
Закружись по широкому кругу.
Хорошо в колеснице вдвоем
Пролетать, улыбаясь друг другу.
Обвевает сквозным холодком
Полосатая ткань балдахина.
Барабанная слышится трель,
Всё быстрее бежит карусель.
«Поцелуйте меня, синьорина».
И с улыбкой царевна в ответ:
«Не хочу, не люблю, не надейся…»
– «Не полюбишь меня?» – «Никогда».
Ну – кружись в карусели и смейся.
В колеснице на спинке звезда
Намалевана красным и синим.
Мне не страшен, царевна, о нет,
Твой жестокий, веселый ответ:
Всё равно мы друг друга не минем.
И звенит, и трубит карусель,
Закрутясь по заветному кругу.
Ну, не надо об этом. Забудь —
И опять улыбнемся друг другу.
Неизменен вертящийся путь,
Колыхается ткань балдахина.
<1911>
«В беседе хладной, повседневной…»
В беседе хладной, повседневной
Сойтись нам нынче суждено.
Как было б горько и смешно
Теперь назвать тебя царевной!
Увы! Стареем, добрый друг,
И мир не тот, и мы другие,
И невозможно вспомнить вслух
Про ночи звездной Лигурии…
А между тем в каморке тесной,
Быть может, в этот час ночной
Читает юноша безвестный
Стихи, внушенные тобой.
13 июня 1920
«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»
«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»
Все это неправда, но стыдно смеяться.
Смотри, как стоят за колонной колонна
Вот в этом палаццо.
Вдали затихает вечерняя Пьяцца,
Беззвучно вращается свод небосклона,
Расшитый звездами, как шапка паяца.
Минувшее – мальчик, упавший с балкона…
Того, что настанет, не нужно касаться…
Быть может, и правда – жила Дездемона
Вот в этом палаццо?..
5 мая 1914
Дождь
Я рад всему: что город вымок,
Что крыши, пыльные вчера,
Сегодня, ясным шелком лоснясь,
Свергают струи серебра.
Я рад, что страсть моя иссякла.
Смотрю с улыбкой из окна,
Как быстро ты проходишь мимо
По скользкой улице, одна.
Я рад, что дождь пошел сильнее
И что, в чужой подъезд зайдя,
Ты опрокинешь зонтик мокрый
И отряхнешься от дождя.
Я рад, что ты меня забыла,
Что, выйдя из того крыльца,
Ты на окно мое не
