РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ

РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ

О СКАЗКАХ И СКАЗОЧНИКАХ

В прежнюю пору на заводах и фабриках работали от зари до зари.

Рабочие люди, жившие на окраинах больших городов, редко заглядывали в библиотеку, ещё реже бывали в театрах, на концертах; да и кино также было почти недоступно для них, не по карману.

А уж о деревне, о крестьянах и говорить нечего. Там о театрах да о концертах или о кино и слыхом не слыхали. И книга была в деревне большой редкостью. И неудивительно. Ведь большинство крестьян ещё пятьдесят лет тому назад были неграмотными.

Хорошо помню, как во времена моего детства почту привозили один раз в неделю.

Однако крестьяне и рабочие никогда не жили вне искусства. С незапамятных времён они сами создавали своё искусство: песни, чудесные пословицы и поговорки, народную драму и, наконец, сказки, воплощавшие жизнь народа, его думы, его жизненный опыт и мечты об улучшении жизни на земле. Все это и представляет народно-поэтическое творчество.

В долгие зимние вечера, при свете чадящей лучины, а в более зажиточных домах в начале двадцатого века при семилинейной жестяной керосиновой лампе, собиралась семья коротать вечер. Мужчины чинили обувь, шлеи, вязали сети, а женщины пряли бесконечную пряжу, вязали на спицах шерстяные варежки, чулки или на домашнем ткацком станке — кроснах — ткали холст, грубое домашнее сукно, а иной раз и художественное тканьё-скатерти, коврики и т. п.

Вечер, начинавшийся в северном крае чуть ли не в три часа пополудни, тянулся в жарко натопленной избе долго. Нередко на огонёк приходили и соседи.

И вот под мерный шум веретён, йод шелест снующего челнока и прихлопывание бёрда ^[1] лились бесконечные, как бесконечен зимний вечер, беседы. Делились новостями, рассказывали о домовых, водяных, леших или заводили песни, правдиво запечатлевшие женскую долю многих и многих поколений русских женщин, песни, из которых вставали яркие картины жизни и быта крестьян России.

А часто на смену песням, преданиям, легендам и рассказам о различных неправдоподобных случаях приходила сказка. Она привлекала общее внимание, особенно в тех случаях, когда в компании оказывались мастер-сказочник или сказочница, пленявшие слушателей обаянием исполнительного искусства.

Сказочник не просто повторяет слышанную им от кого-то сказку. Он вносит много своего. Это похоже на художественное тканьё. Основа общерусская, а узоры подсказаны временем, местом, личным жизненным опытом и дарованием сказочника. Древняя сказка постоянно обновлялась…

«В некотором царстве, в некотором государстве…» — завёл сказочник рассказ. И мир скудно освещённой избы, с заледеневшими от стужи оконцами, вдруг раздвигается… Перед слушателями возникают одна за другой картины, близкие, с одной стороны, и бесконечно далёкие одновременно.

Близкие и вполне понятные потому, что герои, будь то крестьянский сын или царевич, бывалый солдат или в силу обстоятельств гонимая несчастливица, чаще неродная дочь, падчерица, борются со злом и в конечном счёте побеждают его.

Далёкие потому, что в жизни в ту пору чаще всего было как раз наоборот: зло побеждало добро. В сказках же заключалась вековечная мечта народа именно о такой жизни, когда торжествует правда и справедливость, когда труд станет легче и придёт время изобилия.

Очень и очень многое зависело и от мастерства сказочника, от его дарования.

…Как сейчас, видится мне сказочник Поликарп, копавший у нас во дворе колодец с двумя подручными. Обычно начинал он одну из своих сказок после ужина, часов после восьми, когда все ложились спать. Свет из экономии гасили, и в темноте неторопливо велось повествование о том, как герой или героиня искали и добивались правды. Как они боролись со Змеем Горынычем, с бабой-ягой и другими чудовищами и как были побеждены и наказаны силы зла. В этом бесхитростном рассказе было столько очарования, что когда Поликарп, утомленный нелегкой работой, говаривал: «Доскажу завтра», его подручные, молодые ребята, и я тормошили и упрашивали старика. И он продолжал до тех пор, покуда и у него и у слушателей не иссякали последние силы… Тогда сказка обрывалась на полуслове, и всё погружалось в сон.

Поликарп знал великое множество сказок и умел рассказывать так, что не только дети и молодые его подручные, но и все взрослые часами слушали его, не проронив ни слова. И это очарование сказками Поликарпа сохранилось в памяти с очень раннего детства, ещё до того как я стал ходить в школу.

Уже будучи взрослым, я как-то записывал старинную волшебную сказку, в которой герой по ходу действия отправляется за тридевять земель, в тридесятое государство. Сказку рассказывал помор старый, бывалый матрос. Он так мастерски, живописно и с таким знанием дела изобразил спуск новопостроенного корабля на воду, что год спустя, когда мне пришлось быть свидетелем спуска корабля на воду, я вполне понял, как реально и точно-правдиво была изображена эта сцена сказочником. Так живая жизнь, личный жизненный опыт сказочника сливается и уживается с фантастическими образами древней сказки по воле и мастерству исполнителя.

Лет сорок назад, когда я уже стал собирателем народных сказок, приехал я как-то летней порой в поморское село Кереть, что на берегу Белого моря, и, по обыкновению, начал допытываться, нет ли тут хорошего сказочника. На это многие отвечали:

— Тебе бы с Матвеем Коргуевым повидаться. Тот наскажет с три короба! Только он теперь с рыболовецкой бригадой сидит на сёмужьей тоне.^[2]

Вёрст тридцать от села.

Я воспользовался оказией и с попутным катером, который, объезжая тони, забирал у рыбаков добычу и оставлял артелям харчи, отправился в путь-дорогу.

На небольшом острове, куда я прибежал на катере, как это принято говорить у поморов, испокон веков промышляли местные рыбаки дорогую рыбу — сёмгу.

В эту летнюю путину бригадиром был опытный пожилой помор Матвей Михайлович Коргуев. Небольшая артель жила в промысловой избушке на самом берегу, чуть-чуть повыше линии прибылой воды, прилива. Верёвки-ярусы от каждого крыла поставленного невода протягивались прямо в открытое окно избушки.

Встретили меня сдержанно, недоуменно, с оттенком недоверия. Как-то не укладывалось у моих новых знакомцев в представлении, что тридцатилетний здоровила ездит собирать песни и сказки.

Перебороть отчуждённость помог случай. Туго натянутый ярус, закреплённый в окне, задрожал, звякнул